— “Циндель” пустили, — объявлял всезнающий Генка, показывая на дальний дымок, поднимавшийся из невидимой за домами фабричной трубы, — а завтра “Трехгорка” пойдет в ход.
— Все ты знаешь, — насмешливо отвечал Миша, — даже из чьей трубы дым идет. А вот это что? — Он показал на монтеров, работавших на столбах.
— Как что? Электричество починяют. Испортилось.
— Эх, ты! “Испортилось”… Каширскую электростанцию пустили. Теперь фонари будут всю ночь гореть, и не по одной, а по обеим сторонам улицы. Понял? И Шатурскую станцию начали строить на торфе… А на Волхове электростанцию будет вода вертеть.
— Это я без тебя знаю, — сказал Генка. — Думаешь, ты один газеты читаешь?
У Генки дома действительно лежала кипа газет: номер “Известий” за одно и то же число. Под заголовком “В фонд помощи голодающим Поволжья” был напечатан длинный список организаций — участников сбора. И среди них: “От детей жилтоварищества № 267 — 87 рублей”. Ребята очень этим гордились. Генка таскал газету с собой и всем показывал.
…Дни проходили, а мальчики не могли придумать, как им добыть ножны. Теперь установлено: Филин — тот самый Филин. Но как выяснить, видел Миша у филателиста ножны или то был веер?
— Залезть к старику, и все, — говорил Генка. — Бандиты, нечего с ними церемониться.
— Как же ты к нему залезешь?
— Очень просто: через форточку. А еще лучше — Коровину поручить.
— Коровина нечего впутывать. В форточку залезть!.. Что он подумает о пионерах. Ведь он не знает о кортике. Тут надо придумать что-то другое.
И Миша придумал. Только мысль эта пришла к нему несколькими днями позже — во время поездки отряда в двухдневный лагерь на озеро Сенеж.
47. СБОРЫ В ЛАГЕРЬ
Миша проснулся рано. За окном в предутреннем тумане виднелись серые стены соседнего корпуса.
Кое-где в окнах горели утренние огни, тусклые и беспокойные.
Миша вскочил с кровати:
— Мама, который час?
— Пять, поспи еще, успеешь.
Мама двигалась по комнате, собирая завтрак.
— Нет, надо вставать. — Миша быстро оделся. — Нужно еще за ребятами зайти. Наверное, спят.
— Поешь сначала, — сказала мама.
— Сейчас. Мама, — отчаянно закричал он, собирая свой вещевой мешок, где же ложка?
— Там, где ты ее положил.
— Нет ее! — Миша торопливо рылся в мешке. — Ага, вот она.
— Никто не трогал твоего мешка. — Мама зевнула и зябко передернула плечами. — И не копайся там, все перевернешь. Пей чай, я сама одеяло скатаю.
— Нет, нет, ты не знаешь как. — Миша скатал одеяло и привязал его к мешку, на котором болтались уже кружка и котелок. — Вот как надо!
— Хорошо… Только не потеряй там ничего и, пожалуйста, далеко не плавай.
— Сам знаю. — Миша, обжигаясь, прихлебывал чай на краю стола с откинутой скатертью. — Ты меня все маленьким считаешь.
С мешком за плечами Миша вышел из квартиры. В дверях он столкнулся с Генкой. Миша послал его во двор собрать остальных ребят, а сам поднялся к Славе.
Как он и предполагал, Слава еще не проснулся.
— Так и знал! — рассердился Миша. — Сколько можно спать?
— Ведь мы договорились, что ты за мной зайдешь, — оправдывался Слава, потягиваясь и протирая глаза.
— Нужно на себя надеяться. Одевайся быстрей!
Из спальни вышел Константин Алексеевич, Славин отец. Его большой живот опускался на ремешок, поддерживавший брюки. Низкий ворот вышитой рубашки открывал полную грудь, заросшую рыжими волосами. И без того маленькие глазки теперь, со сна, казались совсем узенькими щелочками на полном добродушном лице.
— В поход? — Он зевнул и протянул Мише руку. — С утра подчиненных пробираете! Муштруйте их, муштруйте!
— Мы просто так разговаривали, — ответил Миша.
Он всегда смущался, встречаясь с Константином Алексеевичем. Мише казалось, что тот в душе посмеивается над ребятами. К тому же технический директор фабрики, “спец”, как говорила Агриппина Тихоновна.
— Ну-ну, разговаривайте.
Шлепая туфлями, Константин Алексеевич вышел в кухню. Вскоре оттуда послышалось шипение примуса.
“Чай затевают! — тоскливо подумал Миша. — Опоздаем мы из-за этого Славки!”
— Слава! — донесся из спальни голос Аллы Сергеевны. — Слава!
— Что?
— Скажи папе, чтобы котлеты завернул в вощеную бумагу.
— Хорошо, — ответил Слава, зашнуровывая ботинки.
— Не “хорошо”, а иди и скажи ему!
Слава промолчал.
— Кто к тебе пришел? — снова раздался голос Аллы Сергеевны.
— Миша.
— Здравствуйте, Миша!
— Здравствуйте! — громко ответил Миша.
— Мишенька, голубчик, — заговорила Алла Сергеевна, не вставая с кровати, — я вас очень прошу: не позволяйте Славе купаться. Ему врачи запретили.
Слава покраснел и отчаянно затеребил шнурки ботинок.
— Хорошо, — улыбнулся Миша.
— И вообще, — продолжала Алла Сергеевна, — посмотрите за ним. Без вас я бы не пустила его. Вы рассудительный мальчик, и он вас послушает.
— Хорошо, я посмотрю за ним, — ответил Миша и скорчил Славе рожу.
В комнату с чайником и проволочной подставкой в руках вошел Константин Алексеевич.
— Ну, пейте чай.
— Спасибо, — ответил Миша, — я уже позавтракал.
— Костя, — снова раздался из спальни голос Аллы Сергеевны, — что ты там возишься? Разбуди Дашу!
— Не нужно, — ответил Константин Алексеевич, нарезая хлеб, — все готово.
— Скажи Даше, — продолжала Алла Сергеевна, — когда придет молочница, пусть возьмет только одну кружку.
— Хорошо, скажу. Ты спи, спи…
— Разве я могу заснуть! — капризным голосом ответила Алла Сергеевна. Зачем ты разрешил ему ехать! Два дня беспокойства.
— Пусть съездит.
