вам?
— Любезная мисс де Сор…
— Разве есть что-нибудь дурное, мистер Мирабель, в желании сделать вас богатым человеком?
— Вы не должны даже говорить ни о чем подобном!
— Как вы горды! — вздохнула Франсина. — О! Я не могу перенести мысли, что вы находитесь в этой жалкой деревне, в положении, недостойном ваших дарований и ваших прав! И вы убеждаете меня, что я не должна говорить об этом! Сказали ли бы вы об этом Эмили, если бы она так же желала, как и я, видеть вас на приличном для вас месте в свете?
— Я ответил бы ей точно так же.
— Она никогда вас не затруднит, мистер Мирабель, таким откровенным признанием, как я. Эмили умеет хранить свои тайны.
— Разве ее надо за это осуждать?
— Это зависит от ваших чувств к ней.
— О каких чувствах говорите вы?
— Положим, что было бы, если бы вы услышали, что она помолвлена?
Обращение Мирабеля — холодное, церемонное до сих пор — вдруг изменилось. С нескрываемым беспокойством посмотрел он на Франсину.
— Вы говорите серьезно?
— Я сказала «положим». Я не знаю, помолвлена ли она.
— Что же вы знаете?
— О, как вы интересуетесь Эмили! Ею некоторые восхищаются. Вы принадлежите к их числу?
Опытность Мирабеля в женщинах научила его, что молчание — самый лучший способ заставить женщину высказаться прямо. Опытность не обманула.
— Можете верить мне или нет, как хотите, — но я знаю человека, который в нее влюблен. Он имел удобные случаи и хорошо воспользовался ими. Хотите знать, кто он?
— Мне хотелось бы знать все, что вы пожелаете мне сказать.
Пастор постарался дать ответ тоном обыкновенной вежливости — и может быть, ему удалось бы обмануть мужчину. Но только не женщину.
— Я боюсь, что ваше доброе мнение об Эмили поколеблется, — спокойно продолжала Франсина, уловив его озабоченность, — когда я вам скажу, что она подала надежду человеку, который работает учителем рисования в школе. В то же время девушка в ее положении — я говорю о том, что у нее нет денег, — не должна быть очень разборчива. Конечно, она никогда не говорила с вами о мистере Албане Моррисе?
— Не помню.
Только два слова — но они удовлетворили Франсину.
— Вот и домик сторожа! — весело воскликнула интриганка. — Посмотрите, Сесилия уже надела передник! Пойдемте стряпать!
Глава XLIII
Разведка
Участницы будущего обеда, весело болтая, зашли в домик. Пастор задержался. Мысли Мирабеля были расстроены, он чувствовал необходимость выиграть время для размышления, прежде чем встретиться с Эмили.
Сад сторожа был с задней стороны домика. Мирабель нашел беседку на повороте тропинки. Там никого не было, он вошел и сел.
Ранее он заставлял себя уменьшать настоящую важность чувства, возбужденного в нем Эмили. Теперь кончилось всякое самообольщение. После того что Франсина сказала ему, этот легкомысленный человек уже не сопротивлялся всепоглощающему влиянию любви. Он дрожал от одного страшного вопроса: правду ли сказала ревнивая девушка?
Каким образом мог он разрешить свою тревогу? Открыто обратиться к Эмили значило бы позволить себе вольность, которую Эмили может допустить менее всех на свете. Он убедился, что с нею следует говорить осторожно. Веселость и добродушие Эмили не сбили его с толку; он знал, что это дурные признаки с точки зрения интересов любви. Мистеру Мирабелю оставалась только одна надежда затронуть ее чувство — ждать помощи от времени и случая. С горьким вздохом покорился он необходимости оставаться приятным и любезным собеседником; очень может быть, что он заставит ее упомянуть об Албане Моррисе, если невинно станет смешить ее.
Когда он встал, чтобы войти в домик, собака сторожа, рыская по саду, заглянула в беседку. Увидев незнакомого посетителя, собака оскалила зубы и залаяла.
Мирабель отскочил к стене и стал звать на помощь. Работник, работавший в саду, подбежал к беседке.
«Вот трус», — сказал он себе, когда Мирабель вышел под его покровительством.
Пастор подождал минуту за домиком, чтобы оправиться. Он был до такой степени испуган, что даже волосы его взмокли от пота. Правда, отираясь носовым платком, он дрожал от других воспоминаний.
«После той ночи в гостинице, — думал он, — малейшая безделица пугает меня!»
Девушки встретили его насмешливыми криками.
— Стыдно! Стыдно! Картофель уже нарезан, а его некому жарить!
Мирабель надел маску веселости с отчаянной решимостью паяца, забавляющего зрителя в то время, когда сам актер страдает от горя. Он удивил жену сторожа, показав, что действительно умеет обращаться со сковородкой. Яичница Сесилии была не очень съедобной — но девицы, вздыхая, ее съели. Соус в майонезе Эмили был жидкий, как вода, — его, морщась, поглотили, зато картофель оказался превкусным.
— Мистер Мирабель один из нас умеет стряпать, — грустно созналась Сесилия.
Когда вся компания решила погулять по парку, Франсина нарочно осталась с Сесилией и мисс Плим. Она отдала Мирабеля Эмили в счастливой уверенности, что проложила путь к недоразумению между ними.
Веселый обед оживил Эмили. Девушка со смехом вспомнила свой неудачный майонез.
— Могу я спросить, о чем вы думаете? — осторожно спросил пастор.
— Я думаю о том, как мы должны быть признательны мистеру Вайвилю. Если бы он не убедил вас вернуться в Монксмур, мы никогда не увидели бы знаменитого мистера Мирабеля со сковородой в руках и не отведали бы единственного стоящего блюда за нашим обедом.
Мирабель напрасно пытался подражать непринужденному тону своей собеседницы. Сомнения, возбужденные Франсиной, преодолели осторожную решимость, к которой он пришел в саду. Он рискнул и прямо сказал Эмили, почему он возвратился к мистеру Вайвилю.
— Хотя я чувствителен к любезности нашего хозяина, — ответил он, — я остался бы в своем пасторате — если бы не вы.
Она не хотела серьезно понять его.
— Значит, если дела в вашем приходе будут запущены, виновата буду я?
— Я ли первый пренебрегаю своими обязанностями для вас? Желал бы я знать, решались ли учителя в школе жаловаться на вас, когда вы не знали урока?
Эмили тотчас подумала об Албане — и ее выдал сгустившийся румянец. Она переменила разговор. Мирабель не мог более сомневаться — Франсина сказала правду.
— Когда вы уедете от нас? — спросила пастора Эмили.
— Завтра суббота. Я должен вернуться.
— Как же вас примет ваш брошенный приход?
Он сделал отчаянное усилие, чтобы остаться любезным собеседником.
— Я уверен, что сохраню свою популярность пока в моем погребе останется бочонок пива, а в
