матраса, не снимая кроссовок. Если же мы падали от усталости еще на складе, тренер довольно ворчал: 'Ничего, я еще превращу вас из мешков с костями в людей'.
Так вышло, что в тот момент кроме нашей четверки у Спарты на постоянных тренировках никого не было. Все остальные либо уже ушли далеко вперед, либо были списаны со счетов. Поэтому мы оказались несколько обособленны от других будущих членов банды.
Искусству боя обучал Гудвин. С виду тренер казался немногословным, но мне почему-то чудилось, что он неплохой человек, несмотря на то, что полностью повернут на боевых искусствах. Его постоянную группу составляли несколько подростков возраста Фрэя, среди которых находился и мой недавний знакомый: парень с африканскими косичками и парой невероятно преданных доберманов.
Дэвон. За ним я наблюдал с особым интересом и опаской. Что-то было в его сущности такое непонятное, как бы не до конца человеческое. Эта странная связь с двумя собаками, будто они единое целое. Звери подчинялись хозяину безоговорочно, выполняли команды, которые не смог бы понять и самый умный пес. А иногда мне даже казалось, что Никта и Эреб были его глазами и ушами, что Дэвон мог видеть и слышать сквозь этих страшных доберманов.
Новое окружение было настолько пугающим и жестоким, не сулившим ничего хорошего в будущем, что мы с Жабой стали напоминать лишь ходячие человеческие оболочки: исполняли приказы, ели, когда дают, спали, когда разрешат, молча терпели наказания. Даже Го осунулся и перестал всех задирать. Одному Фрэю, казалось, все нипочем, будто он находил какое-то недоступное нам удовлетворение во всем происходящем.
Сразу после той истории с разгрузкой лодки, вокруг Фрэя материализовалась плотная стена отчуждения. Никто пока не сказал вслух ни слова, но все знали, кого винить в произошедшем. И если мой друг не был так чувствителен к мнению окружающих, как я, то он был гораздо сообразительнее и прекрасно понимал, что происходит. Чем больше давит к земле чувство вины, тем меньше это показываешь.
Иногда мне было жалко товарища, но чаще всего, особенно после нескольких часов проведенных в стойке на руках, я его ненавидел.
Пытаясь преодолеть общую неприязнь, Фрэй все больше окунался в тренировки. Ему доставляла удовольствие боль в натруженных мышцах, нравилось работать на пределе возможностей. Иногда в своих мыслях он ясно видел, что однажды сможет потягаться со Спартой, а такого никто из нас даже во сне не мог себе представить. Все эти мечты заряжали его азартом и рвением, он бежал вперед быстрее всех, стремился прыгнуть выше головы. Потому что это было весело, казалось очередной игрой. Интересной игрой после стольких серых будней.
– Тянитесь! Лучше! Каково это быть стариком в пятнадцать, а, Инк? – кроссовок Спарты надавил мне на спину, заставив наклониться ниже к ноге. Я с ужасом почувствовал, как внутри что-то щелкнуло.
Это место было практически нереальным. Его просто не могло существовать в резервации. Оно могло быть там, на материке, в военном подготовительном лагере, на какой-нибудь спортивной базе, но насмешкой судьбы оно появилось здесь. Они все были помешанными: Спарта, Гудвин, Большой Ко и даже Фрэй в своем стремлении к совершенству. Это место перерабатывало человеческий шлак, чтобы на выходе получилось...что? И, главное, зачем?
– Фрэй, еще раз так выпендришься – сломаешь себе шею, – голос Спарты был доволен, то ли от перспективы скинуть с себя очередной балласт, то ли от того, что вместо обычного сальто, которого пока не могли сделать все остальные, его ученик попытался сделать гейнер. – Иди сюда.
Тренер одним тягучим движением запрыгнул на ящик высотой почти что с человека и встал на верхней крышке, даже не пошатнувшись, будто находился там уже давно. Фрэй с досадой схватился за верхний край контейнера и начал подтягиваться – до подобных прыжков ему было еще далеко. Спарта, будто точно зная, что творилось у того в голове, помогать не спешил: смотрел сверху вниз снисходительно. Он и так готовил очень неприятный урок, поэтому решил, что одного унижения будет вполне достаточно.
Фрэй забрался на ящик, встал в полный рост. И в этот момент Спарта толкнул его рукой в грудь с такой силой, что парень полетел на пол. Упал он неудачно: ударился локтем и плечом, на глазах против воли выступили слезы.
– Ну и где же сальто? – Спарта присел на корточки, скрестив руки на коленях и свободно свесив кисти вниз. – Как можно летать, не умея падать?
Фрэй стиснул зубы, молча поднялся и снова полез на ящик. На этот раз Спарта толкнул его, когда тот не успел еще даже полностью распрямиться. Сальто не получилось, зато Фрэй смог сгруппироваться и сделать кувырок через голову.
Тренер усмехнулся:
– Ну, для начала вполне достаточно.
Но Фрэй, как будто не услышал, снова поднялся и снова полез на ящик.
Улыбка Спарты стала шире, обнажая необычно острые желтые клыки. Он дождался пока парень встанет перед ним, долго смотрел ему в глаза, оценивающе, с насмешкой, с вызовом. Потом неожиданно развернулся (хотя, казалось, места для разворота там не было) и ударил Фрэя ногой. Удар был сильный, так что ученик отлетел довольно далеко, от неожиданности не успев сгруппироваться, и упал тяжелым кулем на пол.
Результатом стала трещина плечевой кости. Руку Фрэй потом берег еще очень долго, даже после того как с него сняли лубки.
Раз в неделю на склад наведывался Канцлер, чтобы проверить, как обстоят дела – самому Керберу приходить было недосуг. Толстяка не переваривали абсолютно все, и не надо было быть эмпатом, чтобы понять за что.
– Дэвон, не жаль тебе просиживать свою черномазую задницу здесь, пока все важные дела происходят на улице Трех Домов? Сколько тебе еще прозябать в этих яслях? – немец сидел на батарее и что-то посасывал из фляжки.
Дэвон не повернулся в его сторону, но оба добермана, которые всегда присутствовали там, где был их хозяин, обнажили клыки и утробно зарычали. Большой Ко и тот дернул губой, услышав про 'черномазую задницу'. А когда Большой Ко был недоволен, он показывал свое недовольство. У его ног развернулся и зашипел кнут. Он прошелся несколько раз туда-сюда, щелкая фолом, затем с оттяжкой вытянул Го поперек спины, за то, что тот, решив сжульничать, несколько раз отжался на кулаках, вместо того, чтобы выполнять упражнение на пальцах.
Байкер откатился и вполголоса стал поносить немецкую морду.
Следующий удар 'змеей' достался Жабе – тот минуту лежал, не в силах выполнить даже простой жим от пола.
Канцлер зашелся в булькающем хохоте:
– Так его, так жиденка! Пусть пузо не отращивает, это только мне можно, – он похлопал себя по внушительному брюху.
Я внутренне сжался, готовясь принять следующий удар кнута, но его не последовало.
В этот момент поднялся Фрэй, стянул с себя один кроссовок и запустил прямо в рыло Канцлеру. Тот заходился в пьяном хохоте, поэтому увернуться не успел – получил подошвой прямо промеж глаз.
Кобальт гоготнул – звук походил на басовитую трубу – вытянул Фрэя кнутом, но несильно, как бы играючи, а затем повернулся лицом к разъяренному Канцлеру и толкнул его свернутым в кольцо ремнем кнута в грудь, отводя неминуемую расправу над Фрэем:
– Чтобы я тебя с залитыми глазами здесь больше не видел. Керберу так и передай.
Немец икнул, опустил глаза на 'змею'. Затем развернулся и вышел.
– На кой нам все это надо? – Го ожесточенно растирал мышцу на ноге, которая после очередного прыжка закатила продолжительную истерику. – На фига они с нами корячатся? Дали бы по финке! Кто через год в этом дерьме выжил – тому почет и уважуха.
'Р' остервенело катилась по стенам склада. Кроме нас внутри никого не было – можно было не особо следить за своими словами. Спарта вышел. Гудвин и Кобальт не появлялись с самого утра.
