стоит беспокоиться, если, проснувшись ночью, он никого не увидит дома. Ивонн довольно часто приходилось допоздна засиживаться на своих мероприятиях. Симон уже привык к этому и знал, что в любой момент мог дозвониться до матери по мобильному телефону.
В полночь, когда, по предположениям Ивонн, большая часть населения уже спала, она отправилась в предместье. Женщина припарковала машину там, где обычно это делала, и пошла по улице Орхидей. Она, не останавливаясь, прошла мимо дома под номером 9, бросив на него лишь мимолетный взгляд. Пройдя еще двадцать метров вперед, туда, где улица заканчивалась поворотной петлей, Ивонн вошла в лес.
Еще при въезде в предместье она успела заметить, что светит полная луна, и теперь, среди деревьев, когда уличные фонари остались позади, она смогла отчетливо увидеть ярко-белый и такой в некотором смысле далекий свет, который, как казалось, так мало общего имел с миром людей.
Ивонн прошла немного в глубь леса параллельно ленте оцепления, при этом ни на мгновение не упуская из виду дом и сад возле него, что – бы не проглядеть возможных часовых. Но дом никто не охранял. Издаваемые вертушкой отдельные беспорядочные звуки еще какое-то время разносились по округе при свете луны, а потом растворялись в ночной тиши.
Поравнявшись с каменистым садом, Ивонн остановилась. В просвете между маленькими камнями и лиственными деревьями она увидела искусственный пруд. Полицейские, должно быть, закопали разрытое место, поскольку слой гальки был таким же ровным, как и прежде, а может, даже еще ровнее. Он был совсем темным, а при свете луны и вовсе выглядел как настоящая водная гладь.
Казалось, что лунный свет отбрасывает на него свои серебристые блики. Ветер стих, и – о, как странно! – на поверхности пруда женщина увидела дрожащее и при этом совершенно четкое зеркальное отражение изящных бамбуковых листьев, кистей мискантуса, а между ними часть дома со свинцово – темными окнами спальни. Но как такое возможно? Как на поверхности гальки могло что-то отражаться?
Оглядевшись, Ивонн нашла маленький камешек и бросила его в пруд. Он булькнул с характерным звуком. При свете луны сверкнули брызги и по воде побежали круги.
Ивонн нашла магическое слово, превращавшее камни в воду. Должно быть, она, сама того не осознавая, произнесла его. Неужели она даже не догадывалась о том, что это слово было настолько заурядным, что не сразу обращало на себя внимание?
Вероятно, это слово, превращавшее воду обратно в камни, было таким же простым и знакомым ей, и кто-то, незаметно для самого себя, произнес его вслух.
Ивонн вышла из леса, ветви деревьев которого загораживали ей весь обзор, и сразу же увидела, что вокруг пруда высились горы земли и гальки. И она вспомнила рассказ Бернхарда о том, что прежде здесь всегда скапливалась вода и они вместе с женой рыли канавы и засыпали эту промоину. Похоже, в этом месте бил родник, и, как только полицейские начали здесь копать, вода сразу же заполнила яму.
Ивонн, приподняв ленту оцепления, проползла под ней и уселась на скамейку.
Она пришла сюда, чтобы в последний раз полюбоваться на каменистый сад, на это удивительное место, немного напоминавшее ей могилу.
Теперь здесь все изменилось. Пруд с водой, обычная яма, был значительно ниже галечного. Уродливые и отвратительные насыпи из земли и гальки заслоняли собой узкие, вертикально вкопанные в землю валуны, возвышавшиеся над каменистым прудом.
Ивонн попыталась представить себе всю картину разыгравшейся здесь трагедии. Хелена попросила Бернхарда пойти полицию с повинной, а тот отказался.
«А если он не согласится?» – спросила ее Хелена во время свидания в тюрьме. И Ивонн ответила, что «тогда он настоящая свинья, и вам следует уйти от него».
Боже мой! От этого воспоминания она застыла на месте. И как только она могла дать подобный совет? Она же прекрасно знала, что больше всего на свете Бернхард боялся быть брошенным. Она и сама испытала на себе этот его страх, увидев его расширившиеся от страха зрачки и ощутив его мертвую хватку на своей руке, – и очень испугалась тогда за собственную жизнь. И как только она могла посоветовать Хелене сказать ему нечто подобное?
Ивонн ударила ладонью по деревянной лавке: она отчаянно разозлилась на себя саму. «И как только мой язык повернулся произнести это слово «бросить», – думала она про себя. – Мне, как никому другому, было прекрасно об этом известно!»
Но ведь и Хелена также об этом знала, подумала Ивонн. Это осознание пришло так внезапно, что ее занесенная для удара рука застыла в воздухе. В конце концов, она знала Бернхарда намного лучше, чем Ивонн. И она непременно должна была предвидеть, какова будет его реакция. Что это – вершина ее самоотверженности?
Жемчужина в ее ореоле мученицы? Возможно, поступок Бернхарда спровоцировали не какие-нибудь там бездумно брошенные слова, а заученная реплика Хелены в этой последней блестящей роли жертвы.
И как, должно быть, ей было на руку, что кто-то посторонний призвал ее бросить Бернхарда ради того, чтобы оказаться на жертвенном алтаре.
В лесу что-то зашелестело. Ивонн резко обернулась: под деревьями двигалась чья-то тень. В следующий момент она увидела, как та сначала выглянула из-за камней, а потом при свете луны шагнула вперед: лесное существо с длинными стройными конечностями, мягкими движениями и лохматой кудрявой шевелюрой. Магнус, садовый человек. Он одним прыжком перемахнул через ленту оцепления и сел рядом на лавку.
– Привет, давненько тебя не было видно, – сказал он. – А я уже подумал, что ты уволилась.
– И это тоже, – ответила Ивонн. – Я здесь совершенно случайно.
– Здесь все изменилось. Появились новые границы и препятствия, которые стоит преодолеть. – Мужчина кивнул в сторону бело-голубой ленты. – По всей вероятности, здесь что-то случилось. Наверное, хорошо, что ты здесь больше не работаешь.
Ивонн невольно задумалась о том, а что было ему известно. Во время их совместной прогулки по садам он рассказывал, что у него нет телевизора, но он наверняка мог узнать эту новость из Интернета или услышать по радио.
– Ты все еще гуляешь по садам? – спросила она, меняя тему разговора.
– Да, но в последнее время у меня не так много свободного времени. Я тоже уволился и теперь занялся садоводством. Работа мне очень нравится, только вечерами я сильно устаю. Но иногда я все-таки делаю кружок-другой. Желание еще есть. Послушай, ты не можешь дать мне твой мобильный?
– Ну да, – растерянно ответила Ивонн и достала телефон из кармана куртки.
Магнус понажимал на нем какие – то кнопки и вернул его обратно, даже не прикладывая к уху.
– И что ты сделал? – удивленно спросила женщина.
– Я сохранил в нем мой номер телефона на случай, если тебе захочется снова прогуляться со мной. Стоит тебе только позвонить, как мы тут же договоримся о встрече. Ведь тебе тогда понравилось?
При виде такого воодушевления Ивонн рассмеялась.
– Действительно, очень понравилось, но думаю, что, скорее всего, у нас ничего не получится. Я уже вдоволь насмотрелась на всяких людей. Возможно, я позвоню тебе, если мне потребуются какие-нибудь садовые растения. Я ведь навела порядок на своем балконе, но, наверное, это случится не раньше конца года.
– Это совсем ни к чему. У нас имеется целая куча подходящих растений на любой вкус. Некоторые летние цветы и герани можно покупать еще довольно долго. Потом есть астры всевозможных оттенков. Ты только позвони, и твой балкон будет выглядеть сногсшибательно. И по хорошей цене. Ну а сейчас мне пора идти.
Магнус встал и, согнувшись, побежал в сторону живой изгороди из елей. Ивонн обернулась и увидела, как он на четвереньках полз к тому месту, где в изгороди имелся лаз. Облако закрыло собой луну, и кромешная тьма поглотила ели, а когда она снова появилась на небе, Магнуса и след простыл.
Глава 29
Над предместьем светила луна.
У стен дома мужчины – любителя новостей – цвели белые и розовые флоксы, а рядом в саду созрели большие синие сливы.
Из-за штор спальни лилового дома струился мягкий свет. Наверное, Вивьен и Хассе, лежа под розовым шелковым покрывалом, с ужасом рассуждали об убийстве на улице Орхидей, радуясь тому, что в их
