— Кто это? — лениво спросил первый.
— Как? — удивился Виктор. — Его же все знают! Он в правительстве…
Резкий удар в лицо. Ещё один. Ещё.
— Не гони! Где деньги, собака?
Виктор в отчаянии закрыл глаза и тут же вздрогнул от чего-то холодного. Открыл глаза: прямо в переносицу смотрел ему ствол пистолета.
— Хочешь, пристрелю? — спросил третий. — Нет? Где деньги!
— Парни! — взвыл Виктор, получил болезненный удар по почкам, но не замолчал. — Да нету у меня денег! Нету, вы понимаете? Что я дурак — такие деньги с собой держать? Я их Саламбеку отдал!
— Из правительства? — спросил первый, и Витька, не обращая внимания на пульсирующую боль, закивал головой. — Не бреши! Где деньги?
Удары посыпались со всех сторон, и после второго или третьего он отключился. Очнулся опять от воды. «Близнецы» сидели на корточках на полу: третий поигрывал пистолетом, второй курил, первый разглядывал его документы.
— Михеев Виктор Андреевич, — прочитал первый и почему-то засмеялся. — Выписан из Грозного в 1993-м…. А где сейчас? Химки? Это где? Москвич, значит? Где деньги, москвич?
Виктор промолчал.
— Разворовали, суки, всю республику, теперь в Москву бежите? Шакалы! А это кто? Сидеть!
Второй легко ударил его по лицу, и голова снова взорвалась болью. Сильно, почти нестерпимо болел разбитый затылок, что-то не так было с животом, один глаз заплыл и видел плохо.
— Смотри, Мага, он обоссался, — засмеялся первый. — Виктор Андреевич, ты лучше не дёргайся, а то ещё сдохнешь. Так, кто это у нас?
Вытащил из бумажника фотографии, стал перебирать.
— Жена? А это дети?
Виктор вздрогнул и напрягся, первый бросил на него цепкий, как у хищника взгляд, закурил и вернулся к фотографии.
— Мальчик и девочка. Молодец! Девочка ничего, я б такой засадил! Хочешь, Виктор Андреевич? Нет? А то мы приедем в эти твои…Химки. Адрес есть.
Чеченец выпустил дым и с наслаждением садиста заглянул Виктору в глаза.
— Не закрывать! В глаза смотри, свинья! Любишь детей? Вижу, что любишь. Где деньги?
— У Саламбека.
Второй резким движением схватил его ладонь и ткнул в неё сигаретой. Руку обожгло дикой болью, Виктор коротко вскрикнул, стиснул зубы и замолчал. Чеченец прижимал сигарету всё сильнее и сильнее, боль заполнила всё тело, до самой последней клетки. Вытерпеть её, казалось, невозможно, и Виктор уже не понимал терпит он или уже нет.
— У Салабмека.
Трое смотрели на него с интересом, первый снова вернулся к фотографии.
— Не любишь ты своих детей, Виктор Андреевич. Ты деньги больше любишь, как все русские. Сдохнут они в твоей России. Баба твоя работать не может, а на родственников вам, шакалам, надеяться нельзя. Сдохнут твои дети без тебя. Или дочка проституткой пойдёт, чтоб жрать что было.
Боль затмила всё сознание, мысли путались. «Что он говорит? Ой, как больно… Наташка. Петя. Наташка…. А ведь они меня убьют. Убьют, и Света действительно не сможет одна. Убьют. Подожди, но ведь Кулёк же не оставит, Валька никогда не оставлял. Да? А состав с нефтью? Он даже не сказал, использовал, как придурка».
— Молчишь? Мага, у тебя сигарета погасла.
«Ой, как же больно! Убьют, нефть Кулёк не получит, значит, не будет и денег. А Света одна не сможет…»
— Молчишь?
Боль из почти невыносимой стала невыносимой, издалека стала наползать спасительное беспамятство. Третий убрал пистолет и плеснул на него водой; второй снова разжёг сигарету, поднёс к глазу.
— Молчишь, свинья? — закричал первый, ударил Виктора в живот, бросил фотографию на пол и ткнул в неё сигаретой.
Окурок попал в Наташку и сразу прожёг ей лицо. Огонь немного подождал, будто раздумывая, и пополз дальше, превращая в пепел шею, тонкое тельце в лёгком платье, руки…
Виктор смотрел на фотографию, широко открыв глаза. Огонь ухмыльнулся злой чеченской улыбкой, перекинулся на него, связав нитью боли уже мало что соображающий мозг и корчащуюся на полу фотографию. И когда тоненькая огненная полоса оставила от Наташки только ноги и перекинулась на сына, Виктор чётко сказал.
— Я скажу, где деньги. Скажу! Только не надо детей жечь.
Через пять минут они стояли у двери на третьем этаже. Виктор поднёс руку к звонку и замер. Второй чеченец надавил ему на разбитый затылок, а первый угрожающе поднёс к фотографии зажигалку. Виктор закрыл глаза и нажал на звонок. Три коротких звонка, три длинных, снова три коротких и длинная почти бесконечная заключительная трель.
— Муха? — спросил из-за двери Павел и широко открыл дверь.
Третий чеченец, застывший пред дверью, распрямился, как пружина и нанёс ему сокрушающий удар в лицо.
В то место, где мгновение назад было лицо.
Павел пригнулся, кулак просвистел мимо, и в тот же миг третий, тяжело вздохнув, опустился на грязный бетонный пол. Звякнув, отскочил в сторону пистолет. Павлик оттолкнул второго, впихнул Виктора в квартиру и дёрнул дверь.
Он почти успел.
Оглушительно прогремел выстрел, пуля царапнула потолок, вниз полетела штукатурка, и Павел застыл.
— Стоять! — приказал первый, не сводя с него прицел. — Нохчи вуй? [24]
— Нет.
— ГIаски,[25] — удивился чеченец. — В квартиру!
Дверь захлопнулась, отрезая их от внешнего мира. На Павла теперь смотрели два пистолета.
— ГIаски, — повторил первый. — Я думал, такие все вымерли.
— Зря думал, — сказал Павел. — Что надо?
— Деньги давай, шакал! — прошипел третий, держась рукой за бок.
Первый что-то резко сказал ему по-чеченски и третий нехотя убрал пистолет.
— В гости не пригласишь? — спросил первый и засмеялся. — Нехорошо, русский, нехорошо. Тогда давай деньги.
— Бери, — Павел вытащил из кармана несколько бумажек. — Больше нет.
— Русский, мне неохота тебя убивать. Но придётся. Сначала твоего друга, потом тебя.
— Давай.
Первый схватил Виктора за плечо, взвёл курок и приставил ствол ему к виску. Витька закрыл глаза.
— Давай, — повторил Павел. — Мне-то что?
— Ты мне нравишься! — снова засмеялся первый. — Как тебя звать? Но деньги у тебя есть, и ты их отдашь.
— Слушай, — сказал Павел, глядя только на него. — Меня тут знают все, и твой выстрел тоже слышали. Сейчас уже несколько человек звонят по телефону моему другу.
Вожак отвёл пистолет от Виктора, осторожно поставил курок на место.
— Дудаеву?
— Галаеву. Руслану Галаеву. Уходите.
— Какие у вас друзья известные! — ухмыльнулся чеченец; происходящее его явно забавляло. — У
