Чужое сердце

– Здорово, – сказал он. – А «траву» легализовать вы не сможете?

– Ну, это не моя сфера деятельности. Уж извини. – Я пожала Тоферу руку, поздравила его с победой и направилась к выходу.

Душа требовала праздника. Я распахнула в машине окна, хотя на улице было довольно холодно, и на полную громкость включила Арету Франклин. Обычно суд отклоняет мои дела и на предварительную борьбу у меня уходит гораздо больше времени, чем на сами разбирательства. Из трех юристов АОЗГС в штате Нью-Хэмпшир я была специалистом по Первой поправке, гарантирующей свободу речи, вероисповедания и организации собраний. Иными словами, на бумаге я казалась большой умницей, а в жизни стала экспертом по написанию писем. Я отстаивала права тинейджеров, которым хотелось надевать в школу футболки с женскими грудями, и юного гея, который хотел привести на выпускной вечер своего возлюбленного; я выступала против копов, которые, как показала статистика, на профилактических проверках останавливают черных водителей значительно чаще, чем белых. Я тратила бесчисленные часы на встречи с местными советами и переговоры с региональными агентствами, просиживала штаны в полицейских участках и школах. Я была камушком у них в ботинках, занозой, которую они не могли выковырять. Я была их совестью.

…Я достала мобильный и позвонила маме в салон.

– Ты не поверишь, – сказала я, когда та взяла трубку, – я выиграла дело.

– Мэгги, это просто фантастика! Я так тобой горжусь. – Небольшая пауза. – А что это было за дело?

– Ну, то, о котором я тебе рассказывала за обедом, помнишь?

– Против колледжа, который сделал своей эмблемой индейца?

– Правильно не индеец, а коренной американец. И нет, не то. То дело я как раз проиграла. Я говорю о деле с Клятвой верности. И… – Настало время для козыря из рукава. – …думаю, меня сегодня вечером покажут в новостях. По всему зданию суда были наставлены камеры.

Я терпеливо выслушала, как мама, опустив трубку, оповещает всех своих сотрудников о том, какая у нее знаменитая дочь. Довольная собой, я нажала «отбой», однако телефон зазвонил, не успела я положить его в сумку.

– Как ты была одета? – спросила мама.

– В костюме от «Джонс Нью-Йорк».

В голосе мамы послышалось сомнение.

– Надеюсь, не в тот, что в тонкую полоску?

– В смысле?

– Ответь.

– Да, именно в тот. А что с ним не так?

– Разве я сказала, что с ним что-то не так?

– А говорить и не нужно. – Я резко вильнула в сторону, избегая столкновения с притормозившей машиной. – Мне пора, сказала я и повесила трубку. В глазах защипало.

Телефон зазвонил снова.

– Мама плачет, – сообщил отец.

– Значит, не я одна. Почему она не может просто порадоваться за меня?

– Она радуется, солнышко. Просто ей кажется, что ты слишком часто ее критикуешь.

– Я слишком часто ее критикую?! Ты что, шутишь?

– Уверен, мама Марши Кларк тоже спросила, в чем она пришла на суд О-Джея Симпсона.

– А я уверена, что мама Марши Кларк не дарила своей дочери кассеты с аэробикой на Хануку.

– А я уверен, что мама Марши Кларк вообще ничего не дарила ей на Хануку! – рассмеялся отец. – А вот рождественский чулок… Насколько я знаю, он каждый год набит DVD с фильмом «Фирма».

Уголки моих губ расплылись в улыбке. Я вдруг расслышала детский плач где-то вдалеке.

– Ты где?

– На бармицве, – ответил отец. – И мне пора заканчивать разговор, потому что хирург уже косо на меня смотрит, а мне меньше всего хотелось бы огорчать его перед обрезанием. Перезвони мне вечером и расскажи все в подробностях. Мама запишет новости на диск.

Я нажала «отбой» и швырнула телефон на соседнее сиденье. Моему отцу, зарабатывавшему на жизнь изучением иудейских законов, всегда удавалось различать серые фрагменты между черно-белыми буквами. А вот мама славилась умением испортить любой праздник. Оставив машину на аллее, я направилась к дому, на пороге которого меня уже встречал Оливер. «Мне срочно нужно выпить», – сказала я, и он опустил одно ухо, давая понять, что на часах еще только без четверти двенадцать. Я прямиком направилась к холодильнику. И что бы там ни воображала моя мать, внутри я обнаружила только кетчуп, банку пимиенто, несколько морковок и йогурт, чей срок годности истек еще при Билле Клинтоне. Я налила себе бокал шардоне. Мне хотелось немного захмелеть, прежде чем я включу телевизор и, вне всякого сомнения, пойму, что мои пятнадцать минут славы омрачены полосатым костюмом. Ведь в этом костюме моя и без того выдающаяся задница покажется просто-таки новой планетой Солнечной системы.

Мы с Оливером как раз устроились на диване, когда гостиная наполнилась звуками заставки: начинались полуденные новости. Ведущая, стриженная «под горшок» блондинка, приветливо улыбнулась в камеру. За спиной у нее висел перечеркнутый американский флаг с подписью «Клятва уже не нужна?».

– Главная новость дня: по делу школьника, отказавшегося клясться на верность американскому флагу, принято решение в пользу истца.

На экране появилась лестница у здания суда. И на этой лестнице я принимала целый букет микрофонов. Черт, этот костюм действительно толстит.

– Знаменуя потрясающую победу гражданских прав и свобод… – начала я, и тут мое лицо закрыла ярко-синяя полоса «Экстренные известия». Картинка сменилась прямой трансляцией с парковки возле тюрьмы штата. Повсюду были разбиты палатки, люди держали плакаты, а сзади… неужели там и впрямь выстроился кордебалет инвалидных кресел?

Ветер отчаянно трепал волосы репортерши.

– С вами Дженис Ли, и я веду прямой репортаж с места событий. В данный момент я нахожусь у мужской тюрьмы штата Нью-Хэмпшир, что в городе Конкорд. В этом исправительном заведении содержится человек, прозванный своими сокамерниками Мессией-Смертником.

Я взяла Оливера на руки и уселась по-турецки. За спиной репортера сновали десятки людей, и я поначалу не поняла, что они там организовали – пикет или марш протеста. Некоторые выделялись из толпы: к примеру, мужчина в самодельном костюме с надписью «Иоанн 3:16», мать с хромым ребенком и группка монахинь, молящихся на четках.

– Это продолжение нашего первого репортажа, – сказала журналистка, – в котором мы представили хронику невероятных событий, которые начали происходить с того момента, как Шэй Борн – единственный осужденный на смерть арестант в Нью-Хэмпшире – изъявил желание пожертвовать свои органы после исполнения приговора. Сегодняшняя наука способна доказать, что эти события являются не волшебством, но чем-то более значимым…

На экране возник офицер в форме – если верить подписи, надзиратель Рик Уитакер.

– Началось все с водопровода, – сказал он. – Однажды ночью во время моей смены заключенные опьянели. Разумеется, анализы, взятые в трубах, показали следы спиртного, хотя в источнике воды ничего обнаружить не удалось. Некоторые заключенные рассказывают о воскрешенной птице, хотя лично я при этом не присутствовал. Но, должен сказать, самые существенные перемены произошли с заключенным ДюФресне…

И опять репортерша:

– По нашим данным, заключенный Люсиус ДюФресне, больной СПИДом на последней стадии, чудесным образом излечился. В шестичасовом включении мы побеседуем с врачами в больнице Дармут- Хвйэкок и постараемся узнать, возможно ли это с медицинской точки зрения… Но для новообращенных последователей Мессии-Смертника, – репортерша указала на толпу у себя за спиной, – возможно все. С вами была Дженис Ли с репортажем из Конкорда.

Тут я увидела на экране знакомое лицо – ДиДи, девушку из маминого спа-салона, делавшую мне