Утром, шатаясь от слабости, он все-таки вышел к завтраку. Выпил три чашки суррогатного кофе с сахарином, но съесть ничего не смог. Сидел, дрожащими пальцами крошил мякиш булочки. Голова все еще болела. Судя по сильному ознобу, температура была не меньше тридцати восьми.
Впервые подобный приступ случился у него в ноябре семнадцатого, когда он хотел застрелиться. Тело свело судорогой, боль оглушила, он не сумел прикоснуться к револьверу.
Потом был второй приступ, в июне восемнадцатого, когда в квартире Ленина ночью из-за приоткрытой двери доносился рассказ Юровского об убийстве царской семьи. Палач спокойно, подробно отчитывался, как убивал детей. Свердлов и Ленин слушали, попивая чай. Федор не выдержал. Он расстегнул кобуру, еще не зная, в кого именно выстрелит. Приступ повторился. Как только рука потянулась за оружием, тело свело судорогой. Выстрелить в любого из троих, сидевших той ночью в столовой, было бы равносильно самоубийству.
Многие виды паразитов способны манипулировать организмом хозяина. Те, что откладывают яйца внутри рыбы, а вылупляются внутри млекопитающего, заставляют рыб подниматься на поверхность, чтобы медведям и лисам было легче съесть их. Мыши и крысы, зараженные цистами, не боятся кошек.
Когда паразит находит постоянного хозяина, он, как правило, убивает его, пожирая изнутри, размножаясь в немыслимых количествах. Но бывают редкие исключения. Есть виды, которые не спешат размножаться, желают пожить в свое удовольствие. Им некуда спешить, на их счету миллионы лет. Они заботятся о сохранности своего жилища. Именно с этим связан эффект омоложения. Крошечные древние твари проводят капитальный ремонт в доме. Сильное волнение, отчаяние, тем более желание покончить с собой они чувствуют. В организме хозяина резко нарушается гормональный баланс, меняется состав крови. Твари воспринимают это как угрозу своей жизни и пускают в мозг дозу парализующего яда.
В первых двух случаях было именно так. Сначала мощный эмоциональный всплеск, потом судорога и боль. Но сейчас схема поменялась. Голова взорвалась болью прежде, чем Федор занервничал, испугался. Не могло быть никаких тревожных сигналов изнутри его организма.
– Получается, ты чувствуешь опасность раньше меня? Извне? – беззвучно пробормотал Федор и увидел, как шевелятся губы его прозрачного трехглазого двойника на темном стекле. – Ты не только чувствуешь, но мыслишь, оцениваешь ситуацию, навязываешь мне решение? Да, ты оказался прав. Степаненко провокатор. Это была проверка. Если бы я согласился, он бы выстрелил. Но я осознал это лишь благодаря приступу боли. Я должен благодарить тебя? Для тебя я тоже Дисипулус ин коннивус?
Он вспомнил, что в университете, перед кафедрой нервных болезней, когда он хотел спросить о докторе Крафте, голова тоже заболела. Приступа не случилось, но вспышка боли не дала ему сделать глупость.
Явился контролер, пришлось вернуться в купе. Билеты были у Федора, во внутреннем кармане пальто. Князь заранее забронировал места в мягком вагоне, утром позвонил в пансион, велел отправиться на вокзал и выкупить. Только тогда Федор узнал, что едут они в Мюнхен, доктор Крафт уже оповещен об их приезде и ждет их с нетерпением.
– Ты бледный, вид у тебя усталый, – заметил князь.
– Простыл.
– Что делал два дня?
– Лежал в номере, пил аспирин.
– Кто тебя навещал?
– Никто.
– Зачем врешь? Не надо, – князь укоризненно покачал головой, – не будешь мне доверять, я обижусь.
– Ну да, приходил нищий русский эмигрант, клянчил денег. Я не вру. Он действительно никто.
– Разве «никто» сумел бы найти тебя? Разве ты заболел бы так после встречи с «никто»?
Федору вовсе не хотелось обсуждать визит Степаненко. Скорее всего, князь понятия не имел, кто и зачем приходил и приходил ли вообще. Он пытался вытянуть информацию для каких-то своих целей.
Какие у него могут быть цели, на чьей он стороне и вообще, кто такой Георгий Иванович Гурджиев, не знал даже Бокий. Вероятно, знал Ленин, но не считал нужным что-либо объяснять.
Почему-то у Федора не поворачивался язык называть этого человека по имени-отчеству, по фамилии. Про себя и вслух он продолжал величать его князем, опуская псевдоним Нижерадзе.
«О псевдониме спрошу при случае», – подумал он и произнес вялым, сонным голосом:
– Заболел я после вашего замечательного ужина. Возвращался пешком, ветер был холодный, меня продуло. Кстати, вы правда считаете, что у человека изначально нет никакой души, что он машина?
Князь выпучил глаза, но усердствовать не стал, видно, понял уже, что на Федора его чары не действуют.
– Слабенький зародыш, зернышко души дается каждому при рождении, – произнес он вкрадчивым тоном проповедника, – но если жить неправильно, зернышко сгниет, ничего из него не вырастет. Человек – то, чем желает быть. Большинство людей желают быть рабами, бездушными машинами. Им кажется, так проще, удобней. Я никого не заставляю танцевать в моих балетах.
– Вы дурачите их, сводите с ума и получаете удовольствие от своей власти над ними, – спокойно заметил Федор.
Он ждал, что князь взорвется, разозлится. Но нет. Усы дернулись в лукавой улыбке.
– Власть – это большое удовольствие, самое большое из всех, доступных человеку. Я никого не держу насильно. Каждый волен отказаться и уйти в любую минуту. Никто не уходит. Им нравится делать, что я велю. Им нравится подчиняться. Больше всего на свете они боятся свободы. Для кого-то самое большое удовольствие – власть, для кого-то – подчинение.
– Что такое, по-вашему, свобода?
– Свобода и бессмертная душа суть одно и то же. Кто отказывается от свободы, теряет душу и становится машиной. Это всегда происходит добровольно. Даже в ад никого не тащат насильно. Всегда есть выбор. Но выбор – тяжкий груз, который способны принять на себя лишь избранные.
– Кем избранные?
– Э, дорогой, ты слишком много задаешь вопросов.
Он опять засмеялся. У него было отличное настроение. Он тепло, как родного, приветствовал официанта, который принес ужин из вагона-ресторана. Расплачиваться пришлось, разумеется, Федору.
На тарелках дымилось рыбное филе в белом соусе, вареная картошка.
– Я заказал на свой вкус, надеюсь, ты не откажешься.
Федор сначала думал, что кусок в горло не полезет, но рыба оказалась удивительно вкусной. Он съел все, что было в тарелке, с удовольствием выпил жидкий сладкий чай.
Они вышли курить в коридор.
– Ну, а денег нищему эмигранту ты дал? – внезапно спросил князь.
– Нет.
– Почему? Ты что, жадный?
– Да. Я жадный.
– Слушай, хватит врать. У тебя это плохо получается. Кто к тебе приходил? Зачем приходил?
«Я рано расслабился. Он не отвяжется», – понял Федор.
– Тот, кому вы устроили расстройство желудка.
– Вот наконец не врешь, – одобрительно кивнул князь. – Я знаю, кто приходил.
– Зачем тогда спрашиваете?
– Чтобы между нами не было недомолвок. Мы должны доверять друг другу. Гостя твоего зовут Петр Степаненко. Он сбежал из России в восемнадцатом году, его хотели расстрелять за воровство, но отпустили. Почему ты не сказал мне в кафе, что знаком с ним?
– Потому что он сильно изменился. Отощал, полысел. Я не узнал его в кафе.
– Что ему было нужно?
– Ну, вам же и так все известно, – Федор пожал плечами, – вы маг, провидец.
– Не паясничай, – строго сказал князь, – кто приходил, мне известно. Зачем, неизвестно. Он спрашивал обо мне?
– Он интересовался, чем болен Ленин, и предлагал мне выступить с публичным заявлением по этому поводу.
