предосторожности. Домашний врач, по-видимому, ни одной минуты не колебался в диагнозе чисто нервного расстройства и исключения органических причин, но очевидно и то, что он считал установленный им диагноз не противоречащим этиологии, объясняющей все переутомлением [О возможном поводе для этого первого заболевания смотри ниже].
Малышка перенесла обычные детские инфекционные болезни без всяких осложнений. Как она (многозначительно намекая) рассказала, начинал обычно болеть брат, причем у него болезнь имела легкий характер, а после этого уже следовало ее заболевание с тяжелыми проявлениями. В двенадцать лет у нее возникли мигренеобразные, односторонние головные боли и припадки нервного кашля, вначале всегда возникавшие совместно, а затем постепенно оба симптома разделились, и каждый получил свое собственное развитие. Мигрени стали реже и в шестнадцать лет полностью исчезли. Припадки же нервного кашля, которым вероятно дал повод обычный катар, сохранялись все время. Когда она в восемнадцать лет пришла ко мне на лечение, то в последнее время она кашляла особым характерным образом. Число таких припадков невозможно было установить, длительность же их составляла от трех до пяти недель, однажды даже несколько месяцев. В первой половине такого припадка, по меньшей мере, в последние годы, наиболее тягостным симптомом было полное отсутствие голоса. Диагноз, касающийся невротической природы этих симптомов, был уже давно установлен. Разнообразные общепринятые виды лечения, даже гидротерапия и локальная электризация, не имели никакого успеха. Ребенок, выросший в таких условиях, незаметно превратился в зрелую, очень самостоятельную в суждениях девушку, привыкшую к тому, чтобы высмеивать усилия врачей, и, в конце концов, вовсе отказавшуюся от любой медицинской помощи. Впрочем, она уже с незапамятных времен сопротивлялась любым попыткам проконсультироваться у врача, хотя и не питала никакого отвращения к личности их домашнего доктора. Любое предложение, связанное с возможностью проконсультироваться у нового врача, вызывало ее сопротивление, и прийти ко мне ее заставило только властное слово отца.
Впервые я увидел ее шестнадцатилетней в начале лета, обремененной кашлем и хрипотой. Уже тогда я предложил психическое лечение, от которого потом отказались, так как и этот несколько дольше затянувшийся припадок прошел спонтанно. Зимой следующего года она после смерти любимой тети находилась в доме дяди и его дочери и заболела здесь лихорадкой. Это болезненное состояние было тогда диагностировано как аппендицит. А в ближайшую затем осень семья окончательно оставила курорт Б., так как, по всей видимости, здоровье отца позволяло это. В начале переселились в местечко, где находилась фабрика отца, а годом позднее прочно осели в Вене.
Тем временем Дора превратилась в цветущую девушку с интеллигентными приятными чертами лица, но для родителей она все же создавала кучу проблем. Главным признаком ее болезни были дурное настроение и изменения в характере. Очевидно, что она была недовольна собой, близкими. Своего отца она встречала недружелюбно и вообще больше не переносила присутствия матери, которая хотела каким- нибудь образом привлечь ее к домашним делам. Она пыталась избегать общения. Насколько усталость и рассеянность, на которые она жаловалась, могли позволить, она занималась слушанием докладов для дам и серьезной учебой. В один из дней родители испугались до ужаса, обнаружив на письменном столе (или внутри него) письмо девушки, в котором она прощалась с ними, так как не могла больше выносить такую жизнь. [Это лечение, а также и мое видение Взаимосвязи событий в истории болезни, как я уже сообщал, осталось лишь фрагментарным. Поэтому в некоторых пунктах я вообще не могу дать никаких сведений, а высказываюсь лишь намеками или предположениями. Когда на одном из сеансов речь зашла об этом письме, девушка удивленно спросила: «Как же они нашли письмо? Оно ведь было заперто на ключ в моем письменном столе». Но так как она знала, что родители прочитали этот набросок прощального письма, я посчитал, что она сама его подсунула им в руки.]
Немалая осведомленность отца позволила ему догадаться, что у девушки вовсе не было серьезного намерения совершить самоубийство, но эта история настолько потрясла его, что однажды после незначительной перепалки между отцом и дочерью, когда у последней возник первый припадок с потерей сознания, а затем и амнезия, было принято решение несмотря на ее сопротивление, что она пойдет ко мне на лечение. [Я считаю, что в этом припадке наблюдались также и судороги, и делирий, но так как анализ не дошел до этого события, я не располагаю каким-либо надежным воспоминанием пациентки на этот счет.]
История болезни, которую я сейчас набросал, вероятно, в целом покажется не заслуживающей внимания. «Неполноценная истерия» вместе с самыми обыденнейшими соматическими и психическими симптомами: диспноэ (одышка), нервный кашель, афония, ну еще мигрени, к тому же дурное настроение, истерическая неуживчивость. Конечно, опубликованы и более интересные истории болезни истериков и даже очень часто тщательно исследованные. Но даже то, что касается стигм кожной чувствительности, ограничений поля зрения и тому подобного, не может продвинуть нас далеко. Я позволю себе только одно замечание, что все эти находки редких и удивительных проявлений истерии не смогли нам донести чего-то существенного в познании этой все еще загадочной болезни. Чего мы не делали, так это как раз объяснения ее наиболее привычнейших и наиболее частых типичных симптомов. Я был бы удовлетворен, если бы обстоятельства позволили мне на этом примере малой истерии дать полное объяснение. На основании моего опыта с другими больными я не сомневаюсь в том, что моих аналитических средств достаточно для этого.
В январе 1896 года, вскоре после публикации моих с доктором И. Бройером «Этюдов об истерии» я спросил одного выдающегося коллегу его мнение о представленной в них психологической теории истерии. Он ответил напрямик, что считает ее необоснованным обобщением выводов, которые могут быть справедливы только для немногих определенных случаев. С того времени я во множестве наблюдал разные случаи истерии. С каждым из них я занимался днями, неделями или годами и ни в одном из этих случаев не отсутствовали те психические условия, которые постулировали «Этюды», а именно, психическая травма, конфликт аффектов и, что я добавил в позднейшей публикации, затронутость сексуальной сферы. Нельзя, конечно, в этих вещах, ставших из-за их стремления скрываться патогенными, ожидать, что больные смогут их открыть врачу или довольствоваться первым «Нет», когда пациент, таким образом, противится серьезному исследованию. [Здесь один пример к последнему высказыванию. Один из моих венских коллег, чье убеждение в незначительности сексуальных факторов для истерии было, вероятно, очень прочно, решился в работе с четырнадцатилетней девочкой с постоянной истерической рвотой на мучительный вопрос, не имела ли она любовную связь. Ребенок ответил «Нет», вероятно, еще и с хорошо разыгранным удивлением и возмущением рассказал об этом в своей привычной манере матери: «Подумай только, этот дурак меня даже спросил, не влюблена ли я». Затем она пришла ко мне на лечение и оказалась — конечно же, не сразу в первой беседе — многолетней мастурбаторшей с сильным Fluor albus (Обильные белые выделения из влагалища (бели), без примесей крови (лат.)) (которые имели много схожего с рвотой). Со временем это прошло само собой, но в абстиненции она мучилась от сильнейшего чувства вины, так что все несчастья, выпадавшие на долю семьи, она расценивала как божественное наказание за свои прегрешения. Кроме того, она находилась под впечатлением от романа ее тетки, внебрачную беременность (вторая причина для рвоты) которой, по-видимому, удалось счастливо утаить. Хотя она и считалась «абсолютным ребенком», все же выяснилось, что она посвящена во все существенные детали сексуальных отношений.]
В работе с моей пациенткой Дорой я, благодаря (уже несколько раз упомянутому) пониманию отца, не вынужден был самостоятельно искать привязку симптомов к жизненным событиям, по меньшей мере, того, что касалось последнего формирования болезни. Отец сообщил мне, что он, как и вся его семья, во время проживания в Б. находился в тесной дружбе с одной супружеской парой, которая поселилась там несколькими годами ранее. Госпожа К. заботилась об отце во время его тяжелой болезни и посредством этого приобрела непреходящее притязание на его благодарность.
Господин К. был постоянно очень любезен по отношению к его дочери Доре, совершал с ней прогулки, когда бывал в Б., дарил ей маленькие подарки. Отец все же никогда не находил в этом чего-то худого. За двумя маленькими детьми супружеской пары К. Дора ухаживала самым тщательнейшим образом, одновременно, как бы замещая им мать. Когда два года назад летом отец и дочь посетили меня, они как раз собирались в гости к господину и госпоже К., которые проводили летний отпуск на одном из наших альпийских озер. Дора должна была несколько недель погостить в доме К., а отец хотел через несколько дней возвратиться назад. Господин К. тоже был в эти дни дома. Но когда отец собирался к отъезду, девушка
