Катынский лабиринт

немудрено: в ее состав входили наряду с прокурором СССР К. П. Горшениным, министром юстиции И. Т. Голяковым. председателем Верховного суда Н. М. Рычковым и такие одиозные фигуры, как Б. З. Кобулов, В. Н. Меркулов, B. C. Абакумов. Ясно, что у них были свои методы ведения следствия. Протокол от 16 ноября зафиксировал такой, например, диалог:

«ВЫШИНСКИЙ…До сих пор у т. Руденко нет плана проведения процесса. Руденко не готов к проведению процесса. (Процесс начался 20 ноября. — В.А.) Вступительную речь, которую мы с вами выработали, я послал в ЦК.

КОБУЛОВ. Наши люди, которые сейчас находятся в Нюрнберге, сообщают нам о поведении обвиняемых на допросах (читает записку). Геринг, Йодль, Кейтель и другие вызывающе держат себя при допросах. В их ответах часто слышатся антисоветские выпады, а наш следователь т. Александров слабо парирует их. Обвиняемым удается прикинуться простыми чиновниками и исполнителями воли верховного командования. При допросе англичанами Редера последний заявил, что русские хотели его завербовать, что он давал показания под нажимом. Это его заявление было записано на пленку.

ВЫШИНСКИЙ. Прокурор должен, где это надо. срезать обвиняемого, не давать ему возможности делать антисоветские выпады».[145]

«Наши люди» — это как раз Гришаев и Соловов. И не только они.

Чем же закончился инцидент с Александровым? Как он оправдывался? Может быть, объяснил попустительство врагам тактическими соображениями — мол, пускай расслабятся и наговорят побольше? Резонно возразил, что трудно все-таки ожидать от Геринга просоветских высказываний? Ни то ни другое. Вот его объяснительная записка Горшенину:

«1. На всех допросах, кроме меня, присутствовали полковник юстиции Розенблит и, как правило, полковник юстиции Покровский.

2. Никаких выпадов против СССР и лично против меня ни со стороны допрошенных обвиняемых, ни со стороны допрошенных свидетелей сделано не было.

3. Случай, о котором Вам было сообщено, как о случае, будто бы имевшем место со мной, в действительности имел место в моем присутствии во время допроса 28 октября с.г. американским подполковником Хинкелем обвиняемого Франка. По окончании допроса Франк действительно обозвал Хинкеля свиньей. (…)

Докладывая об изложенном, я считаю, что в данном случае правительственные органы были дезинформированы о действительной обстановке, в которой протекали допросы обвиняемых.

Я прошу назначить специальное расследование для установления виновных в подобной дезинформации и привлечь их к строгой ответственности. Вместе с тем я прошу пресечь различного рода кривотолки в связи с производившимися допросами обвиняемых, так как все это создает нездоровую обстановку и мешает дальнейшей работе».

И Александрова оставили в покое.

Однако вернемся к «катынскому делу». Мы остановились на том, что советское обвинение исправило в обвинительном заключении цифру 925 на 11 тысяч. Сделано это было неосторожно, привело к нежелательной огласке. Именно отсюда и начались все неприятности с Катынью.

Обратимся к книге одного из участников процесса Марка Рагинского «Нюрнберг: перед судом истории». На странице 22 читаем:

«…вопреки Уставу[146] трибунал не принял протокола допроса Паулюса, произведенного в Москве в январе 1946 года. и вызвал по ходатайству адвокатов в качестве свидетелей военных преступников, показания которых якобы могли опровергнуть акт расследования Чрезвычайной государственной комиссии о злодеяниях гитлеровцев в Катыни».

Там же, страница 49:

«Фрэнсис Биддл[147]6 апреля 1946 года на организационном заседании трибунала не только поддержал незаконные домогательства защитника Геринга о вызове подобранных им свидетелей, которые якобы могли опровергнуть акт советской Комиссии, но и пустился в пространные рассуждения, превратно толкуя ст. 21 Устава в пользу нацистских преступников».

Там же, страница 92:

«Франк всячески пытался отгораживаться и от Катыни, однако Международному трибуналу были представлены бесспорные доказательства преступления нацистов в Катынском лесу (вблизи Смоленска), где осенью 1941 года гитлеровские оккупационные власти произвели массовые расстрелы польских военнопленных».

Цитаты эти нуждаются в комментариях.

Статья 21 Устава МВТ гласит: «Трибунал не будет требовать доказательств общеизвестных фактов и будет считать их доказанными. Трибунал также будет принимать без доказательств официальные правительственные документы и доклады Объединенных Наций, включая акты и документы комитетов, созданных в различных союзных странах для расследования военных преступлений, протоколы и приговоры военных или других трибуналов каждой из Объединенных Наций». В феврале 1946 года заместителем главного обвинителя от СССР полковником Ю. В. Покровским суду был представлен акт советской Специальной комиссии по Катыни, не нуждающийся, согласно статье 21, в дополнительных подтверждениях.

В свою очередь, защитник подсудимого Геринга Отто Штамер подал ходатайство о вызове в суд свидетелей-немцев, а также дополнительное ходатайство о вызове профессора Женевского университета Франсуа Навиля, намереваясь с помощью их показаний опровергнуть обвинение по Катыни.

По-видимому, советское обвинение было абсолютно уверено в негативном ответе на ходатайство Штамера, потому и не предпринимало никаких демаршей вплоть до 12 марта 1946 года, когда ходатайство, невзирая на энергичный протест Покровского, было-таки удовлетворено.

Обратимся к протоколу соответствующего организационного заседания МВТ.

Председатель Трибунала лорд-судья Джеффри Лоренс оглашает ходатайство Штамера, затем заявление Покровского на имя Трибунала. Смысл его сводится к тому, что «принципиально неправильной была бы проверка бесспорных доказательств с помощью доказательств спорных, какими являются показания лиц, перечисленных в ходатайстве д-ра Штамера». Нет необходимости, по мнению Покровского, и в вызове профессора Навиля, «принимавшего участие, сознательно или бессознательно, в гитлеровской мистификации относительно Катыни», поскольку «время расстрела, произведенного гитлеровцами в Катыни, уже совершенно точно установлено авторитетной экспертизой». К тому же и местонахождение свидетелей защиты неизвестно, так что «практически вызов явился бы беспредметным». (По предположению Штамера, четверо из шести свидетелей находились в плену, причем двое — в советском.)[148]

Начинается обсуждение вопроса. Судья Никитченко, ссылаясь на статью 21, предлагает отклонить ходатайство Штамера. Лоренс возражает: из текста статьи 21 вовсе не следует, что указанные в нем документы являются неопровержимыми [149] доказательствами. «Конечно, — говорит он, — рассмотрение контрдокументов займет время, но из этого не следует, что защита не может попытаться (а я сомневаюсь, что это ей удастся) доказать, что факт, сообщенный Правительственной комиссией, неправилен. Мы не можем препятствовать в этом защите, на это у нас не имеется оснований». Его поддерживает судья Биддл: «В правительственные документы включают и показания отдельных лиц, например, солдат-очевидцев. Неправильно толкование статьи 21, при котором другим лицам не разрешается опровергать этот документ. Впоследствии мы сможем сказать, что внушительный доклад советской Комиссии не позволяет считать убедительными показания швейцарского профессора». (Нетрудно заметить, что Лоренс и Биддл уговаривают Никитченко, дают ему понять, что будут отдавать предпочтение все-таки советскому документу.) Французский судья де Вабр присоединяется к мнению своих коллег. Никитченко высказывает другой довод: «В том случае, когда речь идет об общеизвестных исторических фактах, Трибунал принимает их без доказательства,