народа… Ну да ладно, — смилостивился Петрович, — доугнетался, бедняга, теперь тоже там. — Петрович горестно махнул рукой в сторону развалин. — А все та баба, недаром она в черное одевается, словно ворона! Ведьма она, точно вам говорю! Сначала в церкву вошла, а потом мимо прошла…
— Так что она, сначала вошла, а потом вышла? — спросил кто-то из толпы.
— То-то что не вышла, а потом второй раз прошла! — нетерпеливо разъяснил Петрович. — Ведьма она, вот кто! Я ее знаю, от этой бабы еще не такого ждать можно!
Пока Дубов, задействовав дедуктивные способности, тщетно пытался извлечь из этих россказней хоть какое-то рациональное зерно, Петрович в очередной раз приступил к своему необычайному повествованию:
— Будь моя воля, я бы этих попов грабил безбожно, потому как они такие же мироеды и утеснители бедного люда, но убивать — это непорядок! Моя бы воля, я бы ихние церкви тоже все порушил, но нельзя — порядок должон быть! А та баба — она ведьма, настоящая ведьма!!! Мало того, что меня обесчестила, так еще и церкву на воздух пустила, а в ней двоих человек. Их-то за что? Она и меня хотела рвануть, да не на того напала! Я ее из-под земли достану и к ответу приведу!..
Петрович говорил много, но сколько-нибудь ясная картина происшедшего так и не вырисовывалась. «Баба в черном», которую Петрович упорно именовал ведьмой, вполне походила на Анну Сергеевну, а то, что она сначала вошла в церковь, а потом, не выйдя оттуда, еще раз прошла мимо, Василий отнес либо на счет возбужденного состояния рассказчика, либо к трюкам Каширского. Правда, оставалось неясным, для чего Глухаревой (или кому бы то ни было) понадобилось взрывать храм, и что это за два человека, вошедшие туда еще до Анны Сергеевны.
Василий понял одно: Нади здесь нет и, по-видимому, не было. А потому и его пребывание на Сорочьей теряло всякий смысл — ясно было, что к развалинам храма его просто не подпустят. Да и «светиться» тут, пусть даже в облике «Савватея Пахомыча», тоже было не очень-то разумно — Дубов увидел, как к руинам подошел отец Иоиль и, скрестив на груди руки, с неизбывной печалью глядел на останки храма, в котором служил Богу и людям долгие годы. «Неприметного господина» видно не было, но он мог подойти в любой миг.
Стараясь не слишком обращать на себя внимание, Дубов выбрался из толпы и медленно побрел по Сорочьей улице. Он понимал, что убийство отца Александра и уничтожение Храма Всех Святых — это звенья одной цепи, но сознавал также и то, что в создавшихся обстоятельствах вести самостоятельное расследование было очень затруднительно, почти невозможно. Волновало и другое — где теперь Надя? Выбрав место побезлюднее, Василий расстегнул верхние пуговицы кафтана, извлек из внутреннего кармана кристалл и вполголоса попросил показать Надежду Чаликову. То, что он увидел в большой грани, заставило Василия резко ускорить шаги в направлении центра Царь-Города.
Хорошо знакомая Наде карета Рыжего, резво подпрыгивая, катилась по столичным улицам.
— Ну и что все это значит? — после недолгого молчания спросил новоявленный градоначальник.
Наде очень не хотелось пускаться в объяснения — не могла же она говорить Рыжему об истинных причинах, приведших ее в царскую приемную. Поэтому в ответ на не очень определенный вопрос Рыжего она ответила столь же неопределенным встречным вопросом:
— Скажите, отчего вы так за меня перепугались? И что мне может грозить в тереме Путяты — я ведь ничего плохого не сделала!
Рыжий в ответ лишь выразительно вздохнул и покачал головой. Если бы он стал отвечать по существу, то пришлось бы сказать слишком много, а этого господину Рыжему ох как не хотелось.
— Кстати, поздравляю вас, — спохватилась Надя. — Думаю, теперь, когда вы получили такую должность, все пути к прогрессу открыты. Да еще с таким царем — строгим, но справедливым.
— Спасибо, — сдержанно поблагодарил Рыжий. — К сожалению, поддержка царя — это еще не все. Нужна поддержка общества, а с этим пока что не очень.
— Вот, кстати, во время открытия водопровода я провела небольшой социологический опрос на тему: «Как вы относитесь к преобразовательской деятельности господина Рыжего?», — заметила Надя, извлекая из сумки уже знакомый нам диктофон. — Не желаете ли послушать?
Говоря о «социологическом опросе», Чаликова, мягко говоря, слегка преувеличивала: такой вопрос она задала только одной участнице торжеств, да и то не очень-то званной — боярыне Новосельской. И теперь, непонятно почему, Надежде захотелось довести ответ мятежной боярыни до сведения Рыжего.
Надя щелкнула кнопочкой. Лицо Рыжего сделалось почти официальным:
— Спасибо, я учту это мнение, равно как и все прочие. В качестве градоначальника я должен считаться с самыми широкими слоями общества.
Когда Чаликова клала диктофон в сумку, ей показалось, что там чего-то не хватает. Она судорожно принялась рыться в содержимом сумки и вдруг услышала почти над ухом чей-то знакомый голос:
— Надежда, ты что-то потеряла?
Чаликова вздрогнула — голос был явно не Рыжего. Надя резко обернулась и увидела Чумичку, который держал в руках продолговатый предмет.
Господина Рыжего появление колдуна удивило куда меньше, чем его спутницу:
— А-а, Чумичка, привет. Все никак не привыкну к твоим чудесам…
— Ну, какие ж это чудеса! — усмехнулся Чумичка. — Так, пустячки.
С этими словами колдун как бы невзначай опустил предмет в сумку, сделав это достаточно проворно, чтобы его разглядела Надя, но не увидел сидевший чуть дальше от него Рыжий.
— Так, может быть, вы нас где-нибудь высадите? — предложила Надя. — Чумичка меня проводит, а вас Государь ждет.
— Ну как, Чумичка, приглядишь за нашей гостьей? — чуть повеселел Рыжий.
— Пригляжу, не беспокойся, — заверил Чумичка. И, уже вылезая вместе с Надей из кареты, негромко прибавил: — Сомневаюсь только, что Государь тебя ждет.
Но Рыжий этих слов не слышал — резвые лошадки несли его карету назад, к царскому терему.
— И что же нам теперь делать? — чуть растерянно спросила Надежда, проводив взглядом карету.
— Ничего, — кратко ответил Чумичка. — Все глупости, какие могли, мы уже сделали…
Сборы в дальнюю дорогу шли полным ходом. Находившийся в весьма расстроенных чувствах, князь Длиннорукий едва соображал, что происходит вокруг него, зато Евдокия Даниловна неожиданно проявила деловую хватку, и это было весьма удивительно: ни истинная княгиня, ни Акуня доселе не имели никакого опыта дальних путешествий.
Итак, Евдокия Даниловна уверенно и дельно перечисляла предметы, которые надо взять в дорогу, и единственным, что замедляло их упаковку, был пресловутый провал в памяти: княгиня решительно не помнила, где что лежит, а Маши, как на грех, дома не было.
— Князь, а куда ж мы едем-то? — умаявшись разыскивать всякие бытовые мелочи, Евдокия Даниловна присела прямо на стол. — А то ежели в холодные края, то не мешало бы и шубу прихватить.
— Да я и сам толком не знаю, холодно там, или нет, — нехотя оторвался князь от неприятных раздумий. — Какая-то Лимония. Или нет, Ливония.
