— Какая, какая задумка? — порывисто спросила княгиня, но Ярослав ответить не успел — в дверь постучали, и в комнатку заглянул паренек, что прислуживал священнику.
— Уже пора, Васятка? — вздохнула Евдокия Даниловна.
— Пора, — подтвердил мальчик. — Ваш возница о вас уж справлялся, и то сказать пришлось, что батюшка вас на чай пригласил.
— Ну вот видишь, как нам с тобою приходится, — вздохнула княгиня, когда Васятка вышел. — А мой возница тотчас обо всем князю доложит. — И напоследок еще раз жарко, ненасытно облобызав своего возлюбленного, Евдокия Даниловна покинула комнатку.
— Пожалуйста, княгиня, — мальчик вел ее по темному проходу. — Осторожно, здесь ступенька, я и сам всегда на нее наскакиваю.
Последние богомольцы уже покинули храм, и батюшка собирался закрывать тяжелые церковные двери, когда из-за иконостаса в сопровождения Васятки появилась княгиня.
— Благодарю вас, отче, — проговорила она, еще раз подходя под благословение. — Знаете, я хотела бы сделать вклад в казну вашего прихода.
— Дело хорошее, богоугодное, — прогудел священник. И уже гораздо тише добавил: — Но уточните, княгиня: вы действительно желаете принести свою лепту Богу, или это плата за то, что я устраиваю вам встречи с…
— Ну что вы, батюшка! — возмутилась княгиня. — Я искренне и свято верую в Бога Единого, хотя в глазах ваших, должно быть, и выгляжу падшей женщиной, нарушающей Божеские и человеческие заповеди.
— Неверно говорите, Евдокия Даниловна, — покачал головой батюшка. — Я хоть и служитель церкви, а все ж различаю, где прелюбодеяние, а где — истинная любовь. А подлинное чувство, оно всегда от Бога, даже если и не освящено законным браком.
Священник провел княгиню к выходу, где рядом с папертью ее ожидала карета, запряженная парой вороных коней, а сам наконец-то запер церковную дверь.
Ярослав еще находился там, где его оставила княгиня. Он стоял, прислонившись к загородке, и бездумно глядел на дверь, за которой исчезла его возлюбленная.
— Ну что, сударь, сладки поцелуи мужней-то жены? — Рокочущий голос батюшки заставил его вздрогнуть.
— Ох как сладки, прости господи, — проговорил Ярослав. — Жаль мне ее, сударушку мою, а что делать — не ведаю.
— Но бесконечно так продолжаться не может, — уже по-деловому продолжал священник. — Бежать вам надобно, вот что!
— Да я уж и сам думал, отец Александр, и кони у меня давно готовы, да боязно — а ну как поймают!
— Кто не рискует, тот не пьет медовуху, — почти афористично высказался батюшка и сам же зашелся в могучем хохоте. Однако его гостю было вовсе не до смеха.
— Не за себя боязно — за нее, ненаглядную мою. Ведь что ее ждет? Позор, общее поношение. Да и князь ее со свету сживет.
— М-да, ну и дела, — задумался отец Александр. — А ведь причитаниями делу не поможешь. И в какие ж дальние края вы надумали бежать?
— Для начала в Новую Мангазею, — чуть помедлив, ответил Ярослав. — У меня там верных приятелей немало, особливо среди торгового люда. Пристроят к какому-либо каравану, а то на корабль — только нас и видели. Главное дело — до Мангазеи добраться.
Священник подошел к столику, заваленному всякой всячиной, и небрежно смахнул всякую всячину на пол, оставив лишь несколько свечных огарков. Один из них он положил посреди стола:
— Давайте составим диспозицию. Вот это — Царь-Город. А вот здесь — Новая Мангазея. — Батюшка положил второй огарок на край стола. — А вот дорога между ними. — Он прочертил пальцем не совсем прямую линию по пыльной поверхности. — Вот это — вы. — Отец Александр пошарил у себя под рясой и вытащил две картофелины. — Что за черт, как они тут очутились?! Но очень кстати. — Он «проехал» одной картофелиной часть «дороги», а затем поместил вторую в «Царь-Город» и стал одновременно двигать обе в одном направлении. — Это погоня, — пояснил батюшка. Естественно, та картофелина, которая олицетворяла коней Ярослава, выехала раньше и потому прибыла к месту назначения быстрее.
Ярослав глядел на священнодействия отца Александра с нескрываемым удивлением — по всему выходило, что предприятие по похищению княгини было обречено на успех.
— Тут главное, чтобы у нас был гандикап, — продолжал разглагольствовать батюшка, — сиречь запас во времени. С учетом всяких непредвиденных задержек, я думаю, нескольких часов хватит.
— Лучше бы побольше, — заметил Ярослав. — Чтобы уж наверняка.
— Да, лучше перестраховаться, чем недостраховаться, — согласился отец Александр. — А вообще-то надобно ковать железо, не отходя от прилавка. Да вот хоть бы завтра!
— Что — завтра?
— Ну, завтра у нас великий праздник — открытие водопровода. Князю по его положению нужно будет присутствовать на торжествах, а за это время вы вполне успеете.
— Нет, батюшка, она тоже там должна быть, — печально вздохнул Ярослав. — Именно из-за положения князя. Может, хоть издали ее увижу…
Ярослав покидал храм Всех Святых через тесные сени и ветхую дверь, выходящую на церковный двор, к которому примыкал огород. В отличие от княгини Евдокии Даниловны, приезжавшей в храм под видом богомолья и благотворительности, Ярославу свои посещения приходилось тщательно скрывать.
Часть первая
Терем сокровищ
В отличие от предшественника, царь Путята имел строгий и четкий распорядок дня. Будь он частным лицом, то это оставалось бы его личным делом — когда вставать, когда завтракать, когда совершать прогулку, а когда ложиться почивать. Но Путята был главой государства, а потому нижестоящим волей- неволей приходилось подлаживаться под своего повелителя. Они втихомолку ворчали, но — ничего не поделаешь — терпели. Особенно страдал от царского режима столичный градоначальник князь Длиннорукий: он любил вечером крепко покушать и выпить, а утром подольше поспать, а Путята, будто назло, раз в неделю собирал высокопоставленных чиновников и сановников ни свет ни заря. Так ведь мало того, князю Длиннорукому в такие дни приходилось являться в царский терем еще на час раньше остальных, чтобы обсудить с Государем столичные дела.
Сегодня был как раз такой день. Вернее, такое утро. После вчерашнего ужина у князя все еще слегка шумело в голове, однако он старался по возможности связно отвечать на все вопросы, которые задавал ему Путята. Встреча имела место не в Заседательной палате, где царь обычно устраивал широкие совещания и приемы, а в небольшой скромно обставленной горнице, служившей Путяте чем-то вроде рабочего помещения. Беседа проходила за небольшим отдельно стоящим столиком, и собеседники сидели буквально глаза в глаза друг к другу.
— Сдается мне, князь, что-то тебя гнетет и тревожит, — вдруг сказал Путята, когда все предметы обсуждения были исчерпаны, и градоначальник, лишенный возможности то и дело заглядывать в свои записи, должен был маяться под проницательным немигающим взглядом Государя.
— Ну, может, чего и гнетет, — пробурчал Длиннорукий, — да это дело домашнее, а у тебя, Государь- батюшка, и без того забот по горло.
— А ты все же расскажи, — царь глянул на градоначальника вдруг потеплевшими глазами. — Может, вместе чего надумаем. Сам знаешь: одна голова хорошо, а две — еще лучше. Особенно такие, как наши с тобой.
