мобпредписаниях о том, что отсутствие транспорта не дает нам возможности выехать из Алушты. И в этом тоже получили отказ.
Доложив ребятам о результатах переговоров с военкомом и выслушав соответствующие отклики, не подлежащие печати (а вернее, о безрезультатности таких переговоров), мы расположились во дворе военкомата, в душе надеясь на какой-то счастливый случай. Но эти надежды в течение ближайшего часа, конечно, не оправдались. А время близится к вечеру, и уже есть хочется, и переночевать негде.
И тогда мы решились на отчаянный шаг. Всей компанией, а нас было человек 8–10, двинулись на автовокзал и договорились «захватить» автобус. Нужно сказать, что в то время автобусы были на 16–20 человек. И вот из Ялты появилась очередная машина. В Алуште полагался 40-минутный отдых, так как выдержать Ялтинскую дорогу, с ее 340 поворотами, не так-то легко. Даже моряков и летчиков укачивало. Так вот, автобус остановился, пассажиры начали выходить, и кто-то из нас скомандовал: «Выходите с вещами». Ничего не подозревая, люди забирали свои вещи и выходили. Шофер пошел отметиться, а когда он пришел, мы заняли почти весь автобус и сказали водителю: «Погоняй быстрее — за места платим тебе». И уехали.
Подымаясь на перевал, мы уже встречали воинские части, идущие на Южный берег, артиллерию, какие-то обозы. Очевидно, командование боялось десанта, хотя ЮБК явно для крупного десанта не годился. Но части шли. Кто мог подумать тогда, что через каких-то 4 месяца нам придется под минометным обстрелом немцев в спешном порядке покидать Алушту и уходить по Ялтинской дороге.
Если бы какой-нибудь ясновидящий сказал нам об этом, его бы считали провокатором. Ведь мы — страна — собирались воевать на чужой территории, не отдавая ни пяди своей земли. Пяди не отдали — отдали полстраны, и в том числе Крым.
В Симферополе относительно спокойно, только полное затемнение свидетельствовало о чрезвычайных обстоятельствах. Народ бегал по магазинам закупать продукты. Дома было «не очень весело». Имея мобпредписание о явке на второй день войны в Севастополь, я все же решил пойти в военкомат узнать хотя бы номер части, куда нужно являться. К моему великому удивлению, в военкомате отобрали мобпредписание и заявили: идите домой, понадобитесь — вызовем.
Через несколько дней стало ясно, что нужно вывозить семью из города. Начались ежедневные ночные бомбежки. По тревоге укрывались в щели, вырытые в Ботаническом саду (ныне Детский парк по ул. Кирова). Чувствовалось, что эти щели — убежище ненадежное, хотя бы по той причине, что в этом же саду разместились противозенитные батареи, которые вели огонь по самолетам противника, ну а те не оставались в долгу. Во всяком случае, бомбы падали вокруг парка. На 5-й или 6-й день одна из бомб разорвалась в соседнем с нами дворе и сжала щель, в которой погибло 7 или 8 человек. Другая разворотила постройки в частном доме напротив нас (мы жили тогда на ул. Чкалова, 22, теперь это проспект им. Кирова). Гороно организовало выезд детей в сельскую местность, и жена, поступив воспитательницей в детсад, вместе с сыном выехали в район ст. Грамматиково. Я остался один, дожидаясь вызова в военкомат. Конечно, приступил к работе.
Наша швейная фабрика им. Крупской полностью перешла на пошив военного белья и обмундирования. Так продолжалось до 4 июля 1941 г.
Ночью 4 июля прибежал связной из военкомата и вручил срочный вызов. Нужно было немедленно явиться в военкомат. Полное затемнение не являлось помехой, а вот военное положение (комендантский час) с 8 ч. вечера до 7 утра ставил под угрозу ареста каждого появляющегося в это время на улице без пропуска. Но что было делать? Решил так — пойду; задержат — пусть препроводят в военкомат, и цель будет достигнута. Пришел в военкомат, пройдя через весь город, не встретив на улице ни одного человека. Ни патрулей, ни милиции — никого нет.
В военкомате вручили повестку явиться в облвоенкомат к 8 часам утра. Чемоданчик уже был готов, а расчет на фабрике, думаю, как-нибудь получу. На следующее утро явился в облвоенкомат, встретил там еще 5 человек старых знакомых по 9-му полку (где мы были прикреплены для прохождения командирской учебы). Часов в 9 вышло какое-то начальство, проверило по списку явившихся, и нас отпустили до 2 часов для улаживания личных дел. На фабрике я получил полный расчет, трудовую книжку и кучу благих пожеланий. Запер квартиру, оставив записку, где я сейчас нахожусь, и явился в облвоенкомат. Здесь нас переобмундировали и зачитали приказ об организации отдельной роты облвоенкомата и назначении ее командного состава. Я был назначен командиром взвода. Отвели нам помещение бывшего клуба дома учителя и приказали дожидаться прибытия рядового и сержантского состава. На следующий день мы уже полностью укомплектовались людским составом, только не было оружия. С грехом пополам добыли 50 винтовок, получили патроны и начали нести службу по охране зданий и служб облвоенкомата. Так началась армейская служба.
Неприспособленность помещения, плохая организация питания (приходилось водить людей три раза в день в столовую, расположенную на Севастопольской улице) — все это полбеды. Хуже было в части обеспечения оружием. В самом деле, рота из 120 человек имела лишь 50 винтовок. Командный состав не имел совсем личного оружия.
В наряд уходил один взвод (30 человек). При смене на следующий день приходилось минимум 10 винтовок отбирать у сменяющихся и передавать заступающим в караул. Это ли не нарушение устава?
А как вести занятия с личным составом? Эти и ряд других вопросов заставили обратиться к облвоенкому с просьбой о помощи в обеспечении оружием. В результате нам выдали на руки предписание всем горрайвоенкоматам сдать роте все лишнее оружие, находящееся на складах военкоматов. Проведение этой операции поручили мне. Выделили автомашину ГАЗ-АА (полуторка), приказали взять 5 человек солдат и направиться в военкоматы, в первую очередь в Джанкой.
Военком, прочитав предписание, заявил, что оружия нет, вернее, есть, но только учебное, с просверленными дырками. Я потребовал допустить на склад и пригрозил позвонить в облвоенкомат о невыполнении распоряжения. На склад допустили. Оказалось в наличии около 15 винтовок боевых, ручной пулемет и два револьвера. Составили акт и, забрав оружие, уехали обратно в Симферополь. Приехав, вручил один наган командиру роты, а один оставил себе.
Этот первый опыт показал, как надо действовать, но чтобы вооружить полностью роты, пришлось мотаться по Крыму в течение почти двух недель. Не меньшей проблемой было ружейное масло и щелочь для чистки, ветошь и многое другое. Был безмерно счастлив, когда, возвращаясь из Евпатории и выйдя на расположение какой-то дивизии, уговорил начальника боепитания одного из полков «подарить» пару банок масла для смазки и штук 30 ружейных принадлежностей.
Разве можно было предполагать, что готовясь столько лет к войне, зная, что она неизбежна, в самом начале ее мы окажемся без основного ее элемента — без оружия.
Ежедневные ночные бомбежки, всевозможные слухи создавали в городе нервную обстановку. Поползли слухи о выбросе немецкого десанта, о шпионах и диверсантах. Доходило дело до того, что народ хватал на улицах «подозрительных» и препровождал в милицию или комендатуру, хорошо, если доставляли невредимыми. А зачастую по дороге избивали до потери сознания. «Подозрительными» оказывались все, кто был одет не так, как к этому привыкли: командир по знакам различия, в ботинках и обмотках, а не в сапогах, или знаки различия защитного цвета, а не красные, вообще всякое отклонение от формы. Люди рассуждают так: это диверсант, парашютист, который надел нашу форму, но плохо знает ее. Пусть комендатура разберется. Проявление патриотизма — прекрасное дело, но сколько людей, наших военнослужащих, пострадало из-за обмундирования не повседневного, а фронтового. Запомнился один случай, когда мне пришлось выручать начальника городской организации Осоавиахима.
Проходя по улице Кирова, увидел толпу возле аптеки (сейчас этого здания нет, теперь на этом месте построен универмаг «Центральный»). Подошел и спросил, в чем дело, чего собрались. Мне ответили: «В аптеке спрятался шпион». «Откуда это известно?» — спросил я. «Да как же, — говорят, — у него одна шпала в петлице, а на голове пилотка. Ясно, что не знает нашей формы. Вот мы и ждем, когда он выйдет, и отправим в милицию». Зашел я в аптеку и смотрю, у окошка выдачи лекарств стоит в очереди начальник Осоавиахима, с которым мы не один год были знакомы. Подхожу к нему, поздоровались и говорю: «Поскорей получай лекарство и идем со мной, выведу, может, не тронут». А он, ничего не подозревая, смеется и говорит, что сам может выйти, ему нянька не нужна. Ну, говорю, как хочешь, а только потом пеняй на себя. Получил он лекарство и направился к выходу и тут услышал: «Ага, идет, идет, готовьтесь, ребята, брать его». Только тогда дошло до него, что я не шутил. Пришлось взять его под руку и выйти вместе с ним,
