уютным светом, редкие гуляющие наслаждались тишиной и спокойствием, которые особо явственно ощущаются после волнений и шума. В Храм вернулся покой — собвенно то, ради чего все и задумывалось… Надолго ли? Нигде не писанный закон подлости упорно всплывал в уме: бутерброд обязанно шлепнется маслом вниз, как ты его ни роняй. На войне затишье только для того, чтобы перезарядить оружие и начать стрелять. А то, что война идет не прекращаясь Петр не сомневался, это ему хорошо дал понять Дэнис. И на этой войне, как и на любой, страдают невинные, сторонние люди: два барана — Дэнис и Петр столкнулись лбами на мостике, у каждого дело чести, куда там! Вот только до их дела главному пострадавшему — Иешуа — нет никакого дела. Петр улыбнулся такому не шибко грамотному oбразу, но тут же согнал улыбку с лица: на самом деле ничего смешного: шальные пули от чужой войны летяг в человека, который честно за нимается делом своей жизни, никого не трогает, починяет примус… Бодалки Дэниса с Петром больше всего расстраивают Иешуа и больнее всего бьют именно по нему.
А он еще говорит: «Это не все»… Значит, готовится к чему-то, знает что-то, ждет чего-то… Ждет как грустную неизбежность, как судьбу. И молчит… Ощущение неизбежности для человека, привыкшего распоряжаться своим будущим самостоятельно, должно быть особенно неприятным.
Пытать Иешуа вопросами Петр не стал — бесполезно это абсолютно — за миллион лет, что они знают друг друга. Мастер усвоил, что если Машиах не хочет что-то говорить, значит, не скажет — как ни бейся. Тем более что и Петр, к несчастью, отлично понимает горькую правоту друга: это еще не все.
— Ладно, поживем — увидим, — вздохнул Петр, изменяя светопропускаемость окна до непрозрачности, — пора спать.
Сквозь сон Петру слышался мощный мысленный фон — будто тысячи людей одновременно думают об одном и том же — такое бывает на стадионах, во время игр суперкоманд, где болельщики охвачены одинаковыми эмоциями, или на митингах черт бы их побрал, эти митинги! — когда толпа что-то скандирует… Привычная русская отговорка «утро вечера мудренее» сработала безупречно — Петр отключился полностью, решив отложить анализ своих ощущений до утра.
Утро все объяснило.
Собственно, разбудил Петра тот же самый фон, который чувствовался еще с вечера. Только сейчас он был в несколько раз сильнее и куда оформленное…
Люди хотели уйти.
Единодушно, единогласно, единообразно, — множество человеческих душ, охваченных единым стремлением: покинуть страну Храм. Причем желание их было таким же, каким могло быть у тех, кто, например, стремится уйти из помещения с неприятным запахом — как можно скорее и все равно каким путем. Вид из окна Подтверждал ощущения — еще вечером безлюдные улочки сейчас забиты народом, медленно, но верно движущимся к Главным воротам. Глаз резал внешний вид идущих — они были навьючены собственными вещами, на многих надето по нескольку комплектов верхней одежды — это в такую жару-то!
— Так… так… Что такое? Надо разобраться… — забормотал Петр, поспешно одеваясь.
По погоде, не в пример странному народу за окном. Надо мчаться к Иешуа и вместе соображать, что происхбддгг. Его вчерашнее «еще не все» явно относилось к этому.
Людской поток на улице был столь плотен и небыстр, чего, едва влившись в него, Петр понял, что до Иешуа он доберется с такой скоростью в лучшем случае к обеду. О передвижении на машине и речи быть не могло — так еще медленнее получится. Ладно, черт с ней, с корректностью…
«Расступись!»
Петр кинул мысленный приказ, как тогда, давным-давно, — в прошлой жизни? на тесной улице Иершалаима, во время праздника Песах, когда спешил вместе с техником Жан-Пьером за уходящим домой в Нацерет маленьким Иешуа. Толпа тогда мещала догнать мальчика… Сейчас она мешает Петру пробиться к тому же самому Иешуа, только повзрослевшему и помудревшему на две тысячи лет.
Приказ сработал, а он и не мог не сработать — мастерство есть мастерство! — толпа разошлась, образовав неширокий проход как раз для одного человека. Петр шел, а за его спиной отвлекшиеся и отошедшие зачем-то в сторону люди вновь смыкались в плотную массу. По пути Петр догадался, что заставило многих из этих людей одеться так странно: спешка. Спешка и массовость не позволяли осуществить обычную процедуру ухода из Храма. В нормальных условиях, если прихожанин решил покинуть Храм, то он ставил об этом в известность администрацию, которая регистрировала его как выбывшего и предоставляла транспорт для перевозки его самого и его вещей. Еще и упаковывать помогали. А на такое количество народа, естественно, никакого транспорта не хватило бы, Да и, похоже, в администрацию никто не обращался… Вот и пришилось людям тащить самим все свои пожитки, а что не влезло в Кофры, чемоданы и сумки — напялить на себя.
Это ж надо так хотеть уйти!
— Куда идем-то? — спросил Петр первого попавшегося чело-ка, потеющего в трех пиджаках и сгибающегося под тяжестью Здоровенного рюкзака.
— Подальше отсюда! — зло огрызнулся тот в ответ.
— А разве здесь плохо? — Петр простецки улыбнулся.
— Здесь не может быть хорошо… — ответил и смешался толпой.
Неконкретность ответа одного навела Петра на мысль, что другие, если не все, ответят так же расплывчато и загадочно. Значит, терять время на пустые вопросы нет смысла. Надо спешить.
Попутно Петр решил связаться с дежурным по Храму, выяснить обстановку в целом.
— Доложите ситуацию! — Командир должен быть краток и конкретен, а подчиненные должны уметь угадывать несказанное. Причем угадывать правильно.
— Наблюдаю большое скопление народа на площади перед Главными воротами. Обстановка спокойная, очагов агрессии не отмечено. Люди подходят постоянно, с разных направлений. Общее число находящихся на площади — приблизительно двадцать тысяч.
Нехило, подумал Петр. Вчера — три тысячи, сегодня — двадцать, а завтра сколько?.. — А за ворота они не идут?
— Никак нет. Ворота закрыты.
— Почему? — В мозгу Петра пронеслась картинка: людская давка перед закрытыми воротами, жертвы, раненые…
— До вашего распоряжения… — нерешительно пробормотал дежурный.
«Пусть открывают, скажи им. Не надо держать людей».
Прорвавшийся вдруг — или не вдруг? или слушал? — комментарий Иешуа к закодированной радиобеседе Петра и дежурного был, как обычно, рассудителен и спокоен. И неудивителен.
— Открыть немедленно! — приказал Петр. — Они же подавят там друг друга!
— Так точно! — выпалил дежурный.
«Иешуа, брат, угадай, о чем я тебя спрошу?»
«Угадал, хотя мне сейчас и не до иронии. Люди уходят от нас, Кифа. Люди уходят из Храма. Люди уходят от меня».
«Но почему?»
«Их ведет страх».
«Страх чего?»
«Ничего. Беспричинный страх».
«Откуда-то он возник…»
«Ответа на этот вопрос я не знаю точно…»
«Даже ты не знаешь?»
«Даже я».
«Кого же тогда спрашивать, Иешуа?»
«Может быть, твоего знакомого — Дэниса?»
Петр не ответил. Да, главнокомандующий этой войны с той стороны — Дэнис предпринял очередной маневр, эффективный и разрушительный. Покруче, чем все встречавшееся ранее. Пожар, негритянские волнения, мафиозные разборки — все это были лишь маленькие, подготовительные шажки, направленные на одну глобальную цель — дестабилизация обстановки, по-военному, или по-человечески — отсутствие покоя. Душевный комфорт, уверенность в завтра, ощущение безопасности — все то, что раньше Храм давал
