Хотя тогда она не узнает, какие дела Марчат Вилсин ведет без ее участия.
— Так ты мне поможешь, Лиат-кя?
— Конечно, но… что-то не так, Амат-тя?
— Да, но пока пусть это тебя не тревожит. Просто сделай, как я прошу, а прочее — моя забота.
Лиат поклонилась, собираясь уйти. Амат ответила позой благодарности и прощания учителя с ученицей. Лиат сошла вниз по ступенькам; через некоторое время раздался стук закрываемой двери. Снаружи, за окном, вспыхивали и гасли огни светлячков, еще более яркие с наступлением сумерек. Амат окинула взглядом улицы: огнедержца с печью на углу, юношей, группками направляющихся в веселый квартал, чтобы обменять серебро и медь на удовольствия, от которых к утру не останется и следа. В этой толчее споро пробиралась Лиат — к складам и жилищам грузчиков, красильщиков и ткачей.
Амат глядела ей вслед, пока девушка не исчезла за углом, откуда не окликнуть, а потом сошла вниз и заперла дверь на засов.
2
До пограничной арки на выезде из Сарайкета было недалеко.
Марчат со спутником дошли до нее из Дома Вилсинов, пока луна поднялась на два мясистых пальца старого гальта. Строения так и стояли вдоль дороги, изредка выплескиваясь на поля и в густые рощи, но за огромной каменной дугой — под ней могли вровень проехать три повозки, а высотой она была с дерево — город кончался.
— В Гальте стояла бы стена, — произнес Марчат.
Итани сделал вопросительный жест.
— Вокруг города, — пояснил Марчат. — Для защиты от вражеских набегов. У нас в отличие от твоих предков не было андатов, чтобы держать противника в узде. В моем родном Киринтоне мальчишек за провинности отправляли на ремонт стены.
— Звучит неприятно, — согласился Итани.
— А как наказывают сорванцов в Сарайкете?
— Не знаю.
— Ты что, никогда не таскал пирогов из кладовки?
Итани улыбнулся. Улыбка у него была смелая, уверенная.
— Таскал, только не попадался.
Марчат захохотал.
«Странно, должно быть, мы смотримся со стороны, — подумал он. — Старый гальт с посохом — не то опираться, не то отгонять собак — и этот дюжий парень в рабочем тряпье. Остается надеяться, что никто не заподозрит неладного».
— Твоя фамилия Нойгу? Точно, Нойгу. Вспомнил. Ты работаешь у Мухатии, верно?
— Да. Повезло мне, — ответил Итани.
— А я слышал, он редкий придира.
— Не без этого, — добродушно согласился Итани. — С ним мало кто любит работать. Остер на язык и ненавидит опаздывать к сроку.
— Стало быть, ты не жалуешься?
Итани пожал плечами. Еще очко в его пользу. Парню не нравится старший, это ясно, и все-таки он не жалуется, хотя есть возможность — с ним рядом глава Дома. Марчата это устраивало еще по одной причине: коль скоро Итани оказался порядочным человеком, ночь обещала быть менее гадкой.
— А что еще в Киринтоне не так, как у нас? — спросил Итани, и Марчат стал рассказывать. О Гальте своего детства. О войне с Эймоном, о сборе черники, о зимних праздничных кострах, куда приносят на сожжение свои грехи. Юноша внимательно слушал, понимающе кивал. Вполне возможно, он просто заискивал, но делал это умело. Вскоре Марчата охватила тоска по полузабытому. Когда-то он жил в собственном мире — до того, как дядя отправил его сюда.
Дорога, которой они шли, и днем была малолюдной, не говоря о глухой ночи. В темноте щербатая брусчатка, а потом неровная земля стали еще менее пригодны для ходьбы — того и гляди споткнешься, — а мошкара и ночные осы тучами роились вокруг, радуясь относительной прохладе. В древесных кронах звенели цикады. Пахло дождем и луноцветами. Ни в одном из домов, освещенных свечами и фонарями, на путников как будто не обращали внимания. Спустя некоторое время пропали и эти последние следы Сарайкетской окраины. Здесь город заканчивался. Поля вплотную подступали к дороге. По пути дважды попадались группки людей — просто проходили мимо, даже не взглянув. Один раз в траве зашуршало что-то крупное, но с дороги ничего не было видно.
Приближаясь к предместью, Марчат почувствовал, как юноша замедлил шаг, словно робея — то ли заразился его страхом, то ли по какой другой причине. Когда впереди замерцали первые огни поселения, Итани заговорил:
— Марчат-тя, я тут подумал…
Вилсин попытался изобразить внимание соответствующей позой, но посох помешал. Тогда он просто спросил:
— О чем же?
— Скоро истекает срок моего договора.
— Правда? А сколько тебе лет?
— Двадцать. Просто я рано его заключил.
— Да уж. Сколько же тебе было? Пятнадцать?
— Есть одна девушка, — произнес Итани, смущенно подбирая слова. — Она… в общем, она не из рабочих. Мне кажется, мое положение ее стесняет. Я не ученый и не переводчик, хотя знаю и счет, и азбуку. Вот и подумал: вдруг у вас есть на примете место…
Даже в темноте Марчат увидел, как руки парня сложились в позе уважения. Так вот оно что…
— Думаешь, если устроишься повыше, она станет любить сильнее?
— Тогда ей будет со мной полегче, — ответил Итани.
— А тебе самому?
Он улыбнулся и пожал плечами.
— Моя работа — таскать тяжести. Бывает утомительно, но не сложно.
— Сейчас не припомню ничего подходящего. Хотя постараюсь поискать.
— Спасибо, Вилсин-тя.
Они прошли еще десяток шагов. Свет как будто сгустился. Залаяла собака, но не настолько близко, чтобы внушить опасение. К тому же на лай никто не отозвался.
— Это подруга подговорила тебя ко мне обратиться? — спросил Марчат.
— Она, — согласился Итани. Стеснение в его тоне исчезло.
— Ты влюблен в нее?
— Да, — ответил парень. — Хочу, чтобы она была счастлива.
«Это не одно и то же», — подумал Марчат, но вслух говорить не стал. Когда-то и он был в таком возрасте и не настолько выжил из памяти, чтобы знать: стариковское занудство ничего не даст. Ко всему, они уже пришли по назначению.
Улочки предместья были грязны и пахли больше отхожей ямой, нежели цветами. Домики с полусгнившими кровлями и грубыми каменными стенами стояли наискось к дороге. Пройдя два перекрестка до середины поселения, путники очутились перед приземистой длинной постройкой, стоящей у въезда на местную площадь. На крюке у двери висел фонарь. Марчат поднял руку.
— Жди меня здесь. Вернусь, как только смогу.
Итани понимающе кивнул. Насколько Марчат смог разглядеть, в позе юноши не было ни возражений, ни колебания. Сам он едва ли ответил бы тем же, попроси его кто стоять в этой дыре посреди ночи невесть сколько времени. «Да пребудут с тобой боги, бедняга, — подумал Марчат. — И со мной, раз уж я тебя сюда привел».
