— Как?
— Что «как»?
— Каким образом наши с Маати прогулки тебя позорят?
— Люди могут подумать, будто я добиваюсь поблажек после заключения договора, — отрезала она.
Итани жестом попросил ее пояснить.
— Разве между сбором урожая и заполнением контрактов такого не происходит? Я думал, Амат Кяан тебя для того и посылала разносить письма с оговорками.
Так и было; правда, ей это не пришло в голову, когда через стол сидел Вилсин и смотрел с душераздирающей укоризной. Обычно подписание договора не считалось препятствием в игре «кто больше выгадает».
— В этот раз все по-другому, — сказала она. — Речь касается хая. С ним так нельзя.
— Прости, милая, — ответил Итани. — Я не знал. Но мне и в голову не приходило портить тебе переговоры.
— Тогда что ты делал?
Итани зачерпнул ладонями воду и вылил себе на голову. Продолговатое лицо северянина стало безмятежно-спокойным, он глубоко вдохнул, кивнул сам себе, точно принимая какое-то внутреннее решение, и ответил. Его голос прозвучал почти буднично:
— Я знаю Маати с детства. Мы познакомились в школе.
— В какой школе?
— Той самой, куда придворные посылают отторгнутых сыновей. Где из них делают поэтов.
Лиат нахмурилась. Итани поднял голову.
— А ты-то что там делал? — спросила она. — Прислуживал? Ты никогда не рассказывал, что в детстве был слугой.
— Я был сыном хая Мати. Шестым сыном. Меня тогда звали Ота Мати. Только после ухода я взял себе имя Итани, чтобы семья не смогла меня разыскать. Я бросил школу, отказался от клейма, поэтому жить под собственным именем было бы опасно.
Его улыбка померкла, взгляд уплыл в сторону. Лиат не шелохнулась — не могла. Чушь какая-то. Смех, да и только. И все-таки она не смеялась. Злость разом потухла, как свечное пламя на сильном ветру, а ей осталось лишь хватать ртом воздух. Итани не врал — она это знала. В его глазах стояли слезы. Он издал смешок, похожий на кашель, и вытер глаза тыльной стороной ладони.
— Я никому этого не рассказывал, — сказал Итани. — До сих пор. До тебя.
— Ты… — начала Лиат и осеклась. Потом сглотнула и начала снова: — Ты — шестой сын хая Мати?
— Я не стал говорить этого сразу, потому что плохо тебя знал. А потом было неловко, потому что скрыл. Но я тебя люблю. И доверяю. Честно. И хочу, чтобы ты была рядом. Ты простишь меня?
— Это… ты не врешь, Тани?
— Нет, — ответил он. — Если хочешь, спроси у Маати. Он тоже знает.
Лиат не могла ничего сказать — мешал ком в горле. Итани встал и умоляюще протянул к ней руки. С него ручьем текла вода, в глазах стоял страх — боязнь того, что она уйдет. Лиат сползла в воду, к нему в объятья. Платье мгновенно промокло и камнем тянуло вниз, но ей было все равно. Она притянула Итани к себе, прижалась, уткнулась в него лицом. По щекам у обоих текли слезы, но Лиат уже не различала, где чьи. Его руки обвили ее, приподняли — крепко, бережно, восхитительно.
— Я знала! — произнесла она. — Знала, что ты не тот, кем кажешься. Что ты необыкновенный. Я всегда это подозревала.
Тут он поцеловал ее. Ощущение было сказочным — словно древняя легенда ожила. Она, Лиат Чокави — возлюбленная хайского сына, пребывающего в изгнании. Он принадлежит ей. Она чуть откинулась, взяла его лицо в ладони, точно в рамку, и посмотрела так, будто видит впервые.
— Я не хотел тебя обидеть, — сказал он.
— Обидеть? — переспросила она. — Да я просто летаю. Я летаю, любимый!
Он обнял ее — неистово, как утопающий хватается за спасительную соломинку. Она ответила ему, едва сбросив мокрые одежды. Платье упало в воду и погрузилось на дно, водорослью скользнув по ногам.
Они стояли, тесно прижавшись, по бедра в прохладной воде, и Лиат готова была петь от мысли о том, что однажды ее любимый может занять трон. Однажды он может стать хаем!
9
Маати вздрогнул: Хешай-кво тронул его за плечо. Поэт отступил назад. Его широкий рот кривился в ухмылке. Маати отодвинул полог с постели и сел. Голова была как ватная.
— Мне скоро уходить, — сказал Хешай-кво вполголоса. В его голосе слышались веселые нотки. — Вот я и разбудил тебя, чтобы не спал целый день. Поздно встанешь — назавтра только хуже будет.
Маати повел руками. Хешай-кво угадал суть вопроса без уточнения.
— Уже за полдень, — ответил он.
— Боги! — Маати поднялся. — Прошу прощения, Хешай-кво! Я сейчас же приготовлюсь…
Хешай прошлепал к дверям, отмахиваясь от извинений. На нем уже были сандалии и строгое коричневое одеяние.
— Не трудись. Ничего особенного не произошло. Просто я не хотел, чтобы ты мучился сверх положенного. Внизу стоят фрукты и свежий хлеб. Есть колбаса, если ты ее осилишь, хотя на твоем месте я бы сразу не наедался.
Маати принял виноватую позу.
— Я пренебрег обязанностями, Хешай-кво. Не надо было мне гулять допоздна и спать так долго.
Хешай-кво хлопнул в притворном гневе и грозно ткнул пальцем в его сторону.
— Кто из нас учитель — ты или я?
— Вы, Хешай-кво.
— Тогда мне и решать, пренебрег ты обязанностями или нет, — сказал поэт и подмигнул.
Когда он ушел, Маати снова лег и прижал руку ко лбу. С закрытыми глазами казалось, будто кровать под ним колышется, плывет по неведомой бесшумной реке. Он не без труда открыл их, понимая, что чуть было не заснул опять, потом сел, переоделся в чистое и пошел вниз, за обещанным завтраком.
Снаружи разлилось душное, знойное марево. Маати искупался и привел вещи в порядок, чего не делал уже много дней. Когда явился слуга — забрать тарелки и белье, — он попросил прислать кувшин лимонной воды.
Тем временем Маати разыскал нужную книгу и пошел посидеть в тени деревьев у пруда. Кругом пахло свежестью и зеленью, как от свежескошенной травы. В тишине, нарушаемой лишь жужжанием насекомых и изредка плеском карпов кои, Маати открыл обложку в коричневой коже и начал читать.
Почерк Хешая оказался на удивление красивым, а изложение — стройным и увлекательным, как в романе. Начинал он с предпосылок, приведших к созданию андата, и своих предварительных требований к нему. Далее он досконально описывал работу по переводу языка мыслей из абстрактного в конкретное, по
