позволить. На широких аллеях за стенами толпились важные люди в шелках и тончайшей коже, прибывшие сюда со столь же важными поручениями. Ота проникся всем этим роскошеством и впервые почувствовал пустоту, которая за ним крылась. Точно такую пустоту он видел в глазах Хешая. Одно, без сомнения, порождало другое.
Дойдя до границы селения, он удивился тому, насколько это все его опечалило. Он сам не знал, по ком плачет — по Маати или по Хешаю, по Тахи-кво или мальчикам его класса, которых раскидало по свету, по тщеславию власти или по себе самому. Вопрос, с каким он приехал — кто он такой: хайский сын Ота Мати или грузчик Итани Нойгу, — остался нерешенным, но ответ он все же получил.
Кто угодно, только не поэт.
— Когда? — кричала Мадж, сложив руки на груди. Ее щеки раскраснелись, изо рта разило вином. — Я уже третью неделю живу среди шлюх. Ты говорила, что убийцы моего ребенка ответят за все! Так когда, я тебя спрашиваю?
Островитянка метнулась к столу Амат, схватила вазу и запустила в стену. Раздался звон, цветы и осколки посыпались на пол. На стене появился мокрый потек. Не успела Амат шевельнуться, как в комнату влетел охранник с кинжалом наголо. Амат встала и вытолкала его обратно, несмотря на возражения, после чего закрыла дверь. Ее нога жутко болела. За последние недели боль донимала ее все сильнее и сильнее, пополняя и без того немалый список напастей. Однако она держалась стойко. Мадж — то ее союзница, то подопечная — вздернула подбородок и выпятила грудь, словно маленький задира. Амат приторно улыбнулась, медленно шагнула вперед и шлепнула ее по губам.
— Ради тебя я корплю с утра до полуночи, — произнесла Амат. — Я содержу этот мерзкий притон, чтобы было на что обратиться в суд. Ради тебя я поступилась всем, что у меня было. Разве я просила меня благодарить? Только помочь, вот и все.
В светлых глазах Мадж появились слезы и потекли по заалевшим щекам. Накал ярости в груди Амат спал. Она тихонько прошла к куче бумаг у дальней стены и тяжело, щадя ногу, опустилась на колени.
— Мое дело непростое, — проговорила Амат и принялась не глядя собирать черепки и поломанные цветы. — Вилсин-тя не сохранил записей, упоминающих его имя в непосредственной связи с торгом, а из тех, что остались, не явствует, знал он об обмане или нет. Мне придется это доказать. Или можешь хоть сейчас отправляться домой.
Пол заскрипел под шагами, но Амат не подняла головы. Она подогнула подол платья, сложила туда остатки вазы, а в них — лепестки. Даже загубленные цветы пахли чудесно. Амат стало жалко их выбрасывать. Мадж села рядом на корточки и стала помогать прибираться.
— Все-таки мы кое-чего добились, — сказала Амат уже тише, слыша усталость в собственных словах. — У меня есть все записи о сделках. Жемчуг, преподнесенный хаю, прибыл на гальтском корабле, но на каком именно, мне еще предстоит узнать.
— А этого будет достаточно?
— Для начала — да, — ответила Амат. — Дальше — больше. Ториш-тя послал своих людей на пристань с предложением награды за сведения. Пока никто не откликнулся, но это не страшно. Такие дела всегда требуют времени.
Мадж наклонилась ближе и высыпала горсть мусора Амат в подол. Конечно, хотела помочь, однако все равно похоронила цветы. Амат встретилась с ней взглядом. Мадж робко улыбнулась.
— Ты пьяна, — тихо сказала Амат. — Тебе нужно пойти и поспать. Утром все будет казаться лучше.
— А вечером — снова хуже. — Мадж покачала головой, потом порывисто наклонилась к Амат и поцеловала в губы.
Когда она ушла, сказав охраннику у двери несколько неуклюжих фраз на хайятском, Амат ссыпала останки вазы в небольшую урну. Ее руки и голова потяжелели, но рядом еще ждали неизученные книги, неотданные распоряжения и непроизведенные расчеты.
Она знала, что работает за троих. Будь ей на сорок лет меньше, это еще представлялось возможным, но сейчас каждый день приближал срыв. Утро Амат начинала с составления списка неотложных дел по дому утех и по расследованию против Дома Вилсинов, которое она продвигала пядь за пядью, а засыпая, сокрушалась из-за двух-трех невыполненных пунктов и мучилась мыслью, что забыла какую-то важную мелочь.
Заведение покрывало расходы на следствие, взятки и вознаграждения, но оказалось сущим гадючьим гнездом — о чем ее и предупреждали. Здесь на выручку приходила Митат — она хорошо знала местные нравы и каким-то образом завоевала доверие Ториша Вайта. Несмотря на это, все решения приходилось принимать самой Амат: с кем разорвать договор, а с кем продлить; как наказывать за провинность женщин, чьим телом она торговала, шулеров, продавцов вин и дурмана. Когда навязывать свою волю уважением, а когда страхом. Да и Митат, если вспомнить, раньше приворовывала из выручки…
Когда Амат отложила перо, осенняя ночная свеча — более длинная, из твердого воска — прогорела до последней отметины. Три раза Амат складывала колонку чисел, и все три итога оказались разными. Она высвободилась из платья, задернула полог и мгновенно заснула тревожным сном, в котором вспоминала о чем-то жизненно важном с опозданием в ладонь.
Проснулась Амат оттого, что кто-то робко скребся в дверь. После ее слов «войдите!» на пороге появилась Митат с подносом в руках. Два щедрых ломтя хлеба и пиала горького чая. Амат села, откинула сетку и приняла позу благодарности. Помощница поставила поднос на постель рядом с ней.
— Ты сегодня хорошо выглядишь, — сказала Амат.
И не преувеличила. На Митат было строгое платье бледно-желтого цвета, которое очень шло к ее глазам. Вдобавок она выглядела отдохнувшей, что само по себе украшало.
— Нужно сделать очередное отчисление страже, — сказала Митат. — Я надеялась, вы позволите мне вас сопровождать.
Амат зажмурилась. Серебро для стражи. Ну, конечно же! Как она могла забыть? Так уютно было за закрытыми веками, что ей захотелось продлить этот момент. Еще бы немного поспать…
— Бабушка?
— Конечно, — ответила Амат, открыв глаза и потянувшись за пиалой. — Я не против общества. Но, надеюсь, ты поймешь, если деньги будут у меня.
Митат ухмыльнулась.
— А вы никогда не упустите случая мне напомнить, да?
— Вряд ли. Будь добра, подай мне хорошее платье. Вон то, синее с серой каймой, пожалуй, будет в самый раз.
На улицах веселого квартала было тихо. Амат, чей рукав оттягивали коробочки с серебром, опиралась на трость. После ночного дождя воздух посвежел, и солнце, светлое, точно свежее сливочное масло, сияло на мостовой и искрилось на вывесках крупных заведений. Печи булочников источали запахи хлеба и дыма. Митат шла рядом, будто сама взяла такой неторопливый шаг, огибая лужи и стоки нечистот из переулков. В разгар лета сочетание жары и влажности было бы невыносимо, а сейчас, в ласковой осенней прохладе, утро выдалось вполне приятным.
Митат ввела хозяйку в курс последних событий. Тиян думает, что беременна. Люди Ториша недовольны, что надо платить за услуги девочек — в других-де домах охрану обслуживают задаром. Два ткача шулерничали за игорным столом, но не попались.
— Когда попадутся, доставьте их ко мне, — сказала Амат. — Если не пожелают расплачиваться, позовем стражу, но, по-моему, лучше не выносить это на люди.
— Хорошо, бабушка.
— И пошли за Уррат на Бусинную улицу. Она определит, понесла Тиян или нет, а если понесла, даст нужный настой.
Митат приняла позу согласия, но что-то в ее лице — какое-то приятное удивление — побудило Амат спросить, что случилось.
— Ови Ниит оттащил бы ее на задний двор и пинал бы, пока сама не выкинет, — ответила Митат. — А потом сказал бы «так дешевле». Вы, наверное, сами не знаете, как вас уважают. Мужчинам, кроме Ториша-тя и иже с ним, все равно, но все девушки хвалят богов за то, что вы вернулись.
