Мать сказала:
— Время спать. Сегодня будет очень холодно, не забудьте укрыться отцовской шубой.
В полночь младший сын, которому стало очень холодно, придвинулся к старшему, пригрелся и спокойно уснул. К ним пододвинулась и сестренка.
Под утро матери стало совсем плохо, боли доконали ее, она тяжело дышала, жадно хватала воздух.
— Сынок, Юсуф, иди ко мне, сынок… — с трудом выговорила она, не поднимая головы. — Ты спишь, сынок?
— Мама, мама, я сейчас! — вскочил Юсуф. Он опустился у изголовья матери на колени.
— Сынок, да пошлет вам аллах радости побольше, чем мне! Будьте счастливы, дети мои! Смотри за младшими, Юсуф. Теперь ты в семье самый старший. Отец вернется… — простонала мать, облизывая шершавым языком сухие губы.
— Мама, мамочка, что ты говоришь? Не покидай нас, не уходи от нас, мама, не надо!.. — заплакал Юсуф и стал обнимать мать.
— Дети мои, Юсуф, Батыр, Жавхар-р, прощайте!
Это были последние слова матери.
— Мама, мама!.. — закричал Юсуф.
Ответа не было. Испуганный Юсуф пошел прочь от безжизненного тела матери, спрятал голову под шубу и глухо зарыдал.
Мало ли, много ли времени прошло — проснулись Батыр и Жавхар.
— Мамочка, тебе же холодно!.. — сказала девочка и стала поправлять на покойной шубу. Подумала, что мать просто заснула. — Юсуф, Юсуф, вставай, уже рассвело! Сегодня и тумана нет.
Жавхар подошла к старшему брату. Юсуф слышал ее, но не ответил. Притворился спящим. Ему было страшно.
За окном и правда было ясно. Туман исчез, погода переменилась. Светило солнце. Под его лучами согревалась земля.
Младший сын Батыр еще не совсем проснулся, ему хотелось спать. А девочка уже успела разжечь огонь.
Батыр достал спрятанную с вечера картофелину, разломил ее пополам и протянул одну половину матери.
Пламя осветило лицо покойницы. Девочка посмотрела на лицо матери и испугалась.
— Мама!.. Мама!.. Мама! — позвала Жавхар и заплакала.
Заплакал и Батыр. Жавхар бросилась к Юсуфу. Но Юсуф молчал. Жавхар натянула рваненькие носки, вышла из сакли и встала у ворот, не зная, что же дальше делать.
Мимо проходила женщина. Девочка закричала:
— Зазаадай, зайди, пожалуйста, к нам…
Зазаадай была из рода Рустамовых — тех самых, на которых работали многие аульские бедняки. Она даже не взглянула на девочку.
Жавхар всхлипнула и пошла назад в саклю, кулачком утирая глаза. В комнате она еще раз окликнула мать, но мать и теперь не отвечала.
Ребятишки сгрудились в углу, один подле другого, и затихли.
Время шло, никто не заходил к сиротам.
Юсуф, когда первый испуг у него прошел, задумался над тем, что ведь он теперь хозяин этой сакли и самый старший из троих… Он вспомнил, что от холода и голода недавно вымерла вся семья Мусакаевых. И с ними может такое случиться. Вспомнил, как ему тяжело было решиться просить милостыню в первый раз, как подрался с Касумом и как потом родители Касума избили его. «Почему, — думал Юсуф, — у одних есть все, а у других — ничего? На одних дорогая красивая одежда, а на других только овчинные шкуры на голом теле?.. И что теперь делать? Если бы не зима, можно было бы собирать дикие фрукты, а зимой как быть? Я ведь старший, на мне сестренка и брат…»
Время приближалось к полудню, но в саклю так никто и не постучался, будто все забыли о ней и о ее обитателях.
Юсуф и Жавхар молча глядели друг на друга, и некому было их утешить.
Маленький Батыр ничего не понимал, но, глядя на опечаленных брата и сестру, тоже плакал.
— Есть хочется, — сказал он наконец.
— Испеките остатки картошки. Я скоро вернусь, — сказал Юсуф, подпоясывая бечевкой отцовскую шубу, и уже собрался было выйти, как снаружи послышался стук.
Кто-то подошел к двери, толкнул ее ногой и вошел в саклю.
— Хасан-ази[1] идет, Хасан-ази! — обрадовался Батыр.
Хасан-ази от рождения слепой, как говорят горцы — родился в час, когда аллах был сердит. Он двоюродный брат Али. Зная, что жена Али болеет, он частенько приходил проведать семью двоюродного брата, рассказать о своих бедах, послушать об их горе. И теперь он пришел поведать о том, что вчера к нему пришла еще одна беда. Единственного сына искалечила рухнувшая от сырости стена. Хорошо еще, что остался живым.
— Ну что поделываете? Как здоровье, Патимат? — спросил Хасан-ази, входя в комнату.
В ответ он услышал только рыдания детей, кинувшихся к нему, как цыплята к наседке.
— Беда, о всесильный, будь же милосердным! — воскликнул Хасан-ази и, передав одному из ребят свою палку, ощупью стал искать место, где лежала покойная жена двоюродного брата.
— Аллах! За что же столько бед ты посылаешь на наши головы, неужели нет предела жестокости и несправедливости на земле?!
Дети немного притихли.
— Юсуф, сходи быстро в мечеть и скажи, что я зову всех сюда, — проговорил после долгого молчания Хасан-ази.
Юсуф вышел и спустя некоторое время вернулся. С ним пришли несколько стариков и женщин. Пришли в надежде, что аллах будет к ним более милостив за то, что в пятницу, в святой день, они помогут сиротам.
Итак, охваченные одним лишь чувством долга и в надежде на милости всевышнего, люди похоронили мать троих детей, которую звали Патимат, ту, что была женой скитальца Али.
Отдав долг, все разошлись по домам. Ушел и Хасан-ази. В сакле опять остались одни только дети. Они сидели сейчас там, где раньше лежала мать.
Батыр все спрашивал:
— А маме нашей там будет лучше, да?..
Юсуф думал о другом, уже как взрослый. «Какая теперь польза от слез, если некому нас пожалеть, если я один теперь хозяин и на мои плечи легли все заботы. Некому нас утешить!»
И он сказал:
— Жавхар, сестричка, Батыр, наверное, проголодался. Достань картошку, она небось давно испеклась.
Девочка послушно поднялась, вынула из золы картошку и достала два куска чурека.
— Это принесли те, что из мечети пришли, — сказала она, подавая кусок побольше Батыру.
Не часто приходилось им в последнее время есть хлеб. Заморив червячка, ребята забрались под отцовскую шубу.
2
Утром следующего дня, едва взошло солнце, Юсуф и Жавхар, оставив спящего под шубой Батыра, вышли из дому и направились просить милостыню. После смерти матери у них и вовсе не было другого способа добыть себе пропитание.
День выдался на редкость ясный и теплый, и это немного снимало печаль и горе с детских сердец. Им
