табаку, что больше всего огорчило почтенных людей, не выпускавших трубки изо рта.
НА ШАЙТАН-ПЕРЕВАЛЕ
Тучи, шевелясь и толкаясь, как серые овечьи отары, сползли в ущелья и залегли там сырым непроглядным туманом. Только легкие облачка, длинные и белые, как девичий шарф горянки, то затмевают, то открывают солнце над Шубурумом. А вокруг в снежных чалмах высятся каменные бесстрастные великаны… Аул давно на ногах, люди собираются перед сложенным из красного кирпича (нарочно привезли снизу!) сельсоветом. В раскрытые окна слышны обрывки разговоров, треск пишущей машинки, телефонные звонки. У тех, кто собирается на площади, в руках лопаты, кирки, узелки, кувшины, и стоят они, как их отцы стояли на этой же площади с винтовками и узелками, ожидая, когда выйдет командир и поведет их, красных партизан, отбивать у белогвардейцев аул Маджалис…
Айшат в белом халате, живая, энергичная, краснощекая и черноглазая, осторожно пробирается среди людей к старику, что стоит, опершись на палку. Это Хужа-Али, дедушка Айшат, отец жены «сельсовета Мухтара». Прямо в руки передала ему Айшат узелок и глиняный кувшин.
— Деда, вот здесь немного хлеба и овечьего сыра, а в кувшине…
— Спасибо, спасибо, внучка! — радостно заголосил старик. — Пусть станет твоим мужем самый добрый человек на свете. Когда б ты знала, как я рад, что дожил до этих дней! Моя внучка — доктор!
Хужа-Али с гордостью и умилением смотрел на молодого врача.
— Зачем же при людях, деда… — зарделась Айшат.
— А при ком же, внучка, мне гордиться?! — удивился Хужа-Али. — В белом халате ты прямо ангел аллаха… А лекарство ты мне положила?
— Да.
— Сладкое или горькое?
— Сладкое.
— Да будет сладкой твоя жизнь, внучка! Хочешь, поищу тебе жениха?
— Лучше я сама поищу.
— Смотри-и-и! Молодые глаза легко ошибаются… Что-то под твоим окном часто стал кашлять наш коновал, коклюш его забери! Ду-урная болезнь коклюш.
Хужа-Али полой телогрейки обтер камень и сел, а кувшин поставил у ног.
— Ничего, деда, вылечим!
— Он тебе не забросил в окно свою папаху?
— Пока еще нет, — улыбнулась Айшат и отвела взгляд.
— Знай, внучка, что этот коновал из враждебного нам рода…
— Что?! — удивилась Айшат.
— Да, да, да.
— Как же так?! Зачем ты это говоришь? Тогда, выходит, и они считают нас врагами… За что же?
— Об этом знали наши предки, — торжественно произнес Хужа-Али. — Они завещали нам остерегаться этого рода. И все! А уж породниться…
— Стоит ли, деда, вспоминать старину?
— Стоит или не стоит, а ты считай, что я с тобой поговорил серьезно. Поняла?
— Хорошо, деда. Ну, я пошла: больные ждут…
И Айшат ушла в свою больницу, где всего-навсего две комнаты и четыре койки. Да и больных в ауле немного. На такой высоте воздух чист и свеж, как родниковая вода; здесь не знают ни гриппа, ни насморка, не боятся сквозняков. Лопата и серп, кирка, коса, молот и камень, камень и снова камень сделали людей крепкими: иной раз диву даешься — сорвется человек с такого обрыва, что смотреть жутко, а глядишь, провалялся неделю в постели и опять ходит по аулу, только чуть-чуть припадает на одну ногу. А свались с того обрыва горожанин — и черепков не собрали бы, одни мелкие дребезги да брызги!
Где народ, там и говор. Жужжание, гомон на площади. Прислушайтесь: говорят все больше о снежном человеке, о каптаре…
Издали Али-Хужа приметил Хужа-Али и решительно направился к нему, на ходу пожимая руки, приветствуя достойных приветствия. Хужа-Али заметил его, нахмурился, отвернулся, но Али-Хужа и бровью не повел, хлопнул старика по плечу:
— Знаешь, борода, что мне не нравится у нашей власти?
— Ты всегда недоволен, — буркнул Хужа-Али.
— Говори громче! Здесь такой шум, будто ветер сорвал крышу с женской бани… Да ты что: разговаривать со мной не хочешь?!
— Что тебе нужно от меня?
— Чтоб ты разговаривал, спорил, кричал, ругался: для чего ж мы живем на земле?
— Зачем? Да и о чем нам спорить?
— Найдем о чем, было бы желание… — Али-Хужа поднял с земли кувшин, понюхал горлышко; Хужа- Али кувшин отобрал, снова поставил у своих ног, отвернулся. Но тут же Али-Хужа за плечи повернул старика к себе: — Эй, я же с тобой разговариваю, сын хромого!
— Ну, что тебе?
— Знаешь, что мне не нравится у нашей власти? — снова повторил Али-Хужа, показывая пальцем на сельсовет.
— Прилип, как дубовый лист к ежу! Ну, скажи, скажи, что тебе не нравится у нашей власти, — сдался наконец Хужа-Али.
— Болтунов много развела! Все грамотные, все научились говорить, есть мед, намазывать язык на сметану… Умеют плести из слов аркан, которым можно не только жеребца, но и каптара поймать. А дело стоит!
— Какое дело?
— То самое, ради которого мы торчим здесь с лопатами да кирками… Когда я принес твоему хромому отцу весть, что ты родился, — думаешь, он обрадовался? Как же! Угостил меня пинком в мягкое место… Можно подумать, что он предвидел, каким ты станешь теперь… Эх, много стариков в ауле, а молодежи что- то не видать. Нет кипения жизни! То ли умирать перестали, то ли молодые рано стареют… Вот, к примеру, на той неделе я слег, думал: пора петуху на кухонный стол! А тут является мой племянник Хамзат и…
— И что ж он сделал?
— Сам видишь: вот он я! Со всеми! Хамзат — врач что надо!
— Что твой Хамзат перед моей внучкой, перед Айшат!
— Сравнил платок с папахой! Хамзат — ювелир своего дела. Скоро ученым будет: пишет ди…де… ссерт…акцию…
— Да он же ве-те-ри-нар! Лекарь для коров и баранов.
— А мы что: хуже баранов, что ли?! Ну и злой же ты человек!
— Эх, жаль, язык тебе не укоротил Хамзат.
— Что? Не слышу!
— Наверно, Хамзат дал тебе лошадиную дозу, вот ты и оглох…
— Дал! А что ж? Племянник как-никак… — обиделся Али-Хужа и повернулся к Раджабу, что стоял, уткнувшись головой в газету, как лошадь в торбу с ячменем. — Эй, Одноглазый, что там за шум в сельсовете?
— Телефонная связь прервалась… Видно, каптар порвал провода или повалил столбы.
— Каптар? Эх, мне бы годы молодые… В наше время любому каптару связывали руки назад… А двадцатые годы — первые годы Советской власти, когда мы рыли Октябрьский канал, чтобы напоить степную землю досыта… Тогда мне руку пожимал сам Микаил!
— Какой Микаил? — спросил Раджаб.
— А тебе откуда знать: как курица, ходишь вокруг сакли! Что ты видел?.. Был такой нашенский парень в черкеске Микаил Калинин… Мы с ним чай из одной пиалы пили!
