Прорываясь в промежутки между домами, дует ветер. Поток холодного ветра, ударяясь об острые углы зданий, завывает на таких низких тонах, что ухо не может уловить их. И хотя ухо не может уловить их, стон этого огромного органа пронизывает все тело. Оно покрывается мурашками, кровь застывает, и застывшая кровь, влившись в сердце, превращает его в красный ледяной мешочек в форме сердца. Выщербленный асфальтовый тротуар. Белое пятно на газоне — разорванный и выброшенный старый мяч. Труп растрескавшейся дороги, на которой ни живой души, хотя она и освещена ртутным фонарем, отчего даже мои запыленные ботинки кажутся позолоченными. По этой дороге никогда не дойдешь, куда тебе нужно.
Полгода назад был как раз август — еще самый разгар жаркого лета. Асфальт был вязким, как резина, а вокруг фонаря кружился рой мошкары. Газон — зеленая речушка, на которой ветер поднимает рябь; на дне ее утонул разорванный мяч, и если приходилось идти вот так, топая, то не потому, что мерзли ноги, а чтобы разогнать тучи комаров, поднимающихся из люка… Если он остановился как раз здесь… нет, нет, последний раз он проходил тут, когда было еще утро… раннее утро, когда фонари закрыли глаза, мошкара забилась в свои гнезда в корнях травы, и черная долина, сорвав с себя одежду, снова превратилась в белую горбатую улицу, сливающуюся с небом, а может быть, это было удивительное утро, и сверкало голубое небо потому что дул сильный юго-западный ветер, — та самая трагическая минута, когда по сигналу первого удара сердца города ключи в сотнях пеналов, с разницей не больше чем в пять минут, повернулись, и толпа служащих, непохожих друг на друга, но и неразличимых, как водяной вал, вырвавшаяся из открытой плотины, заливает улицу во всю ее ширину…
— Да, действительно, точно полчища крыс во власти чар… есть такая сказка, разве вы не знаете ее?.. — Женщина, пытаясь, видимо, показать ширину улицы, разводит, насколько возможно, руки, и глаза ее увлажняются — может быть, из-за пива, ведь она выпила целую бутылку, и, переводя глаза с одной руки на другую, бормочет: — Ух ты, темно-то как, — быстро встает и зажигает свет, и тут же скрывается на кухне и продолжает говорить в том же тоне, но теперь уже через портьеру. — Не только тротуары, даже мостовая битком забита… да к тому же еще все бегут, чтобы не опоздать на автобус…
— Но ведь в часы пик на автобус надеяться рискованно.
— Конечно. — Женщина возвращается, держа в руке новую бутылку пива. — Потому-то им и приходится еще быстрее бежать.
Поставив бутылку на стол, она неожиданно поворачивается к окну. Когда в комнате зажегся свет, на улице стала ночь. В окне отражается литография Пикассо. Женщина, будто чем-то напуганная, резко задергивает штору, и тогда лимонный цвет, закрывший половину стены, преображает комнату. Цвет лимона, но не свежего, а слегка увядшего от долгого лежания на витрине магазина. Лишенная хозяина, казавшаяся заброшенной, комната благодаря этому лимонному цвету ожила. Будто ей не хватало не пропавшего его; а просто лимонного цвета. Над книжной полкой оказалась вышитая кошка. Под чертежом мотора обнаружилась полочка для безделушек — на ней лежат вязаные ажурные перчатки. Комната, которой очень идет лимонный цвет. Женщина, которой очень идет лимонный цвет. Комната женщины. Комната для женщины, отрезанная от всего мира вместе с жизнью женщины. Я чуть склоняю голову набок. Шестая сигарета. Женщина пьет вторую бутылку пива. Все очень подозрительно.
От фонаря всего лишь десять шагов в сторону спуска. Около маленького люка, находящегося на границе с газоном. Не смешиваясь с толпой, служащих, бегущий по улице, точно их гонят, он медленно шел, задумавшись, по краю этого тротуара. Проходившие рядом видели его своими глазами, и, хотя в самом деле были последними, кто видел его, может ли этот факт иметь какое-нибудь значение?
— Чем бежать к автобусу, на который все равно нельзя надеяться, разумнее было бы с самого начала рассчитывать на метро и идти спокойно, да и дорога туда под гору. Тем более что в то утро он ведь условился о встрече на станции S. Правда, если ехать прямо в фирму — автобусом удобнее…
— А встречей он пренебрег.
— Пренебречь — значит совершить запланированное действие, продиктованное волей.
— Тогда что-то другое. Скажу иначе. Ну как бы это лучше выразиться?..
— А ведь за три дня до этого он ездил на машине, верно?
— Да, но из-за какой-то поломки поставил ее, как мне сказал, на ремонт.
— А теперь эта машина?..
— Действительно… куда же она девалась?.. — Удивленные, широко открытые глаза женщины никак нельзя было назвать невинными. — Брат наверняка должен бы знать…
— Опять брат. Но, к сожалению, я не имею возможности встретиться с этим братом…
— Видите ли, брат есть брат… пригласить вас — это была как раз мысль брата… поэтому мне бы хотелось, чтобы вы верили ему. Просто брат такой уж человек… — И, сразу же оживившись: — Знаете, а он не пренебрег встречей, ничего подобного… это уж точно… есть доказательства… да, да, я вспомнила… в то утро, не успел он выйти, как сразу же вернулся… я думаю, это очень важно… после того, как спустился по лестнице, и минуты не прошло… за скрепкой… он отобрал часть документов, которые обещал передать на станции S., и решил, что лучше всего сколоть их скрепкой…
— Значит, вы спрашивали его, зачем он вернулся?
— Да, возможно. — Женщина слегка улыбнулась, обнажив зубы, но не смогла спрятать таившийся в глазах испуг. — Я всегда сама с собой разговариваю… простите… такая у меня привычка… когда разговариваешь сама с собой, сколько ни повторяй одно и то же, никто слова не скажет… так вот эта скрепка, пустяк вроде бы… я тоже так всегда думала… но то, что он вернулся, чтобы взять ее, — разве это не доказательство, что он намеревался выполнить свое обещание встретиться?.. все меня спрашивают, и я в конце концов привыкла повторять это…
— Все?
— Ну да, мои собеседники, когда я разговариваю сама с собой… но вот эта скрепка, какая же она бессердечная… чтобы скалывать документы, она, может быть, и подходит, но ведь скрепкой или еще чем-то нужно сколоть мое самое большое, самое важное желание… понимаете?..
Я медленно иду, останавливаюсь, поворачиваю обратно, и снова иду… выщербленный асфальтовый тротуар… от угла дома 3 — тридцать два шага… поднимешь голову — точно зачарованные, зовущие на праздничное шествие, которое никогда не наступит, стоят ряды фонарей, похожие на немигающие искусственные глаза. Тусклые прямоугольники светящихся окон — удаляющиеся фигуры, давным-давно отказавшиеся от праздника. Снова иду, подняв воротник, — ветер, как мокрая половая тряпка, бьет по щекам…
Если целиком поверить надеждам женщины или ее разговору, который она ведет сама с собой, тогда в промежутке этих тридцати шагов таится какое-то странное происшествие, может быть, здесь он устроил тайник… и таким путем отказался не только от встречи на станции S., но и вообще от людей, смело перешагнул пропасть, которая не позволит ему вернуться назад…
— Ладно. Все же, если дать волю воображению, кое-что представить себе можно. К примеру — вы только не расстраивайтесь, — шантажист, воспользовавшийся какой-то оплошностью вашего мужа… к примеру, бывшая любовница или ребенок, рожденной от него любовницей… это часто бывает… ошибки молодости, которые не удалось похоронить, неожиданно появляются, как призраки, — в этом нет ничего удивительного… да к тому же еще и август… призраки больше всего любят гулять в эти время. Нет, это, конечно, не значит, что призраками бывают одни только женщины. Не менее вероятным претендентом на такую роль может оказаться и соучастник давней растраты, теперь уже превратившийся в дряхлого старика. Ну, или, к примеру, он получил привет от бывшего преступника, за день до этого выпущенного из тюрьмы… кстати, вам ничего не известно о каком-нибудь человеке, неоднократно попадавшемся на шантаже и арестованном по доносу вашего мужа? Не исключено, разумеется, что западню ему подстроил и совершенно незнакомый человек. Дело в том, что в последнее время неимоверно участились случаи интеллектуальных преступлений. Стали распространенными такие, например, бандитские действия: совершенно незнакомому человеку от своего имени тайно страхуют жизнь, а потом сбивают автомобилем. Правда, в этом случае очень трудно соблюсти все требования закона, так как, если при обнаружении трупа личность погибшего не будет установлена, не удастся получить ни сэна. Нет, поскольку от полиции никаких сведений не поступало,
