— Пойдем, — согласился я.
Администратор, посмотрев мое удостоверение, заверила, что обеспечит на последний сеанс двумя приставными стульями.
Чтобы как-то скоротать время, мы пошли к старику Нодару, с которым меня недавно познакомил Каиров.
Сидели в беседке за дощатым столом. Светило солнце, и белые облака бежали на запад. Нелли положила локти на стол, ладонями уперлась в подбородок. Нодар принес обмотанную тряпками бутыль и граненые стаканы.
— Прошлогоднее, — сказал он. — Взгляните, какое ясное...
Нелли усмехнулась. Вино было светло-розовое, ароматное. Старик Нодар добавлял в него инжир, хотя ни за что на свете не хотел в этом сознаться.
Ветер дул из щели. Он был зябким. И желтые виноградные листья падали на стол. И он выглядел почти праздничным. Я поднял бутыль. И налил вино в стаканы.
— Выпей с нами, — сказал я Нодару.
Нодар покачал головой. Он покосился на старый, увитый глицинией дом, вздохнул и негромко пожаловался:
— Скандальная у меня баба. Не женись, кацо!
— У тебя нет такта, Нодар, — лукаво сказала Нелли. — А вдруг я хочу женить его на себе?
— Вай! Вай! — смутился Нодар. — Сохраню на свадьбу бочку вина. Первый сорт! «Изабелла»...
— Не храни, Нодар... Оно скиснет. К сожалению, личные дела наших сотрудников проходят через мои руки.
— Удобная штука — личное дело, — усмехнулся я. — Человек как на ладони.
— Скука... Неразгаданное лучше. — У нее был твердый, почти жестокий взгляд и строгие, сдвинутые брови, на которые спадала челка прямых волос.
...Мы не торопились, но пришли в кино еще задолго до начала сеанса. Когда поднялись в фойе, Нелли сказала:
— У меня есть боны. Пожуем чего-нибудь...
В торгсиновском буфете лежали узкие баночки шпрот, пирожные, бутерброды из настоящего белого хлеба и зернистой икры, черной и блестящей, точно бусинки. И еще лежали там многие другие приятные вещи, среди них — папиросы «Пушка».
— И «Пушку» возьмем, — сказала Нелли. — Я ведь тоже изредка покуриваю...
— Не нужно тратиться, — остановил я. И, смеясь, добавил: — Насытимся духовной пищей...
В фойе была фотовыставка. На ней экспонировались работы местных любителей. Выставка называлась «Наш город». Несколько морских снимков с густыми низкими облаками были исполнены талантливо. Остальные — дрова...
Уже прозвенел звонок, и народ хлынул в зрительный вал. Нелли потянула меня за руку, как вдруг на стенде, что стоял возле самого окна, я увидел фотографию... Фотографию, в которую не мог поверить. Уголок сквера, на заднем плане — пристань. А у фонтана, сделанного в виде маяка, на скамейке сидят двое мужчин. Сидят и курят. Их лица так ясно и четко выделяются на фоне зелени, словно фотограф именно на них наводил резкость. По жестам и мимике лиц было очевидно, что это не просто два случайных человека. Нет, они курили и беседовали. Нелли перехватила мой взгляд.
— Я видела этого человека... Гена, это же тот, которого убили в день твоего приезда.
— Бабляк... Но кто второй?
Я покачал головой. Потом присел и стал разглядывать снимок через лупу...
Третий звонок дрожал над обезлюдевшим фойе. Заглянула билетерша. Она торопила нас.
— Пойдем, — шепнула Нелли. — Не привлекай внимания.
Мы пошли в зал. Но мне было не до кино. Я твердил фамилию фотографа — Саркисян...
Этот стук извел меня. Он был громким и повторялся через короткие промежутки времени: «тяк... тяк... тяк!..»
Я высунул голову из-под одеяла. Посреди комнаты стоял эмалированный таз. С потолка капала вода. Таз, вероятно, принесла хозяйка, потому что за окном лил дождь и было сумрачно. А крыша была совсем как решето. Хозяйка однажды сказала:
— Достали бы мне жести. Вы все можете...
— Не обещаю.
— Вы все можете, — повторила хозяйка. — Если захотите.
— Это другое дело.
Она деланно вздохнула и покачала головой. Что ни говори — дама с манерами. Вот и сейчас я слышу ее шаги на пороге. Она не стучится в дверь, а громко, нараспев говорит:
— Вы еще спите?
— Нет. Плаваю...
— У меня к вам дело, — говорит хозяйка.
Минуту спустя она уже в комнате. Громоздкая, словно шкаф.
— Вы будете иметь возможность беседовать с человеком необыкновенным. — Голос ее звучит как в бочке.
— Роза Карловна, кто вы по национальности? — спрашиваю я.
— Спросите что-нибудь полегче. Мать моя была гречанка. Отец прибалтийский немец... По паспорту я русская... У вас что, профессиональная манера перебивать говорящего? За месяц я так и не смогла сказать вам то, что могла и хотела. Но на этот раз вы меня выслушаете... Наш сосед — учитель ботаники. Настоящий русский интеллигент. Он всего боится. И только к органам власти питает доверие. К тому же он убежден, что у такой хозяйки, как я, не может быть плохого квартиранта. У него неприятности. Поговорите с ним. Это займет немного времени. А я приготовлю вам воду для бритья...
Над жухлым, худым лицом блестело пенсне. Учитель ботаники протянул мне руку и виновато сказал:
— Чайников.
Путаясь и заикаясь, он рассказал, что этой ночью к нему залезли воры. Очистили шкаф с шерстяными вещами. А дело идет к зиме...
Расследованием кражи в доме Чайникова занялся Волгин. Он обнаружил на шпингалете отпечатки пальцев. Вскоре выяснилось, что отпечатки принадлежат местному жулику по кличке Граф Бокалов. Графа взяли в три часа дня в торгсине, когда он сдавал золотое обручальное кольцо.
Девятнадцатилетний парень, бледный, с глазами наркомана, дурковато произнес:
— Граждане начальники, меня и самого совесть мучит. К старому учителю залез. К человеку, который мне про порядочную жизнь рассказывал...
— Где вещи? — спросил Волгин.
— Какие вещи? — удивился Граф. — Что-то вы тень на плетень наводите. Лучше спросите, из каких побуждений я кодекс уголовный нарушил. Что меня в чужое окно толкнуло? Я отвечу вам, граждане начальники... Жажда знаний! Вы и не ведаете, какая у старика богатая библиотека! При царском режиме собирал!
Болтая в таком духе, Граф Бокалов в течение трех часов утверждал, что забрался к учителю Чайникову с целью выкрасть книгу Лидии Чарской «Паж цесаревны».
Книгу обнаружили при обыске. Исчезновение ее Чайников просто не заметил. И еще в комнате Графа нашли нераспечатанную коробку в английской упаковке.
Потом Графом внезапно заинтересовался сам начальник отделения. Какие планы у Каирова на этот счет — профессиональная тайна. А может, он просто хочет помочь Бокалову порвать с преступным прошлым. Стать на правильный путь...
Я забыл написать о фотографии. Тогда, после сеанса, мы вернулись в фойе. И я снял фотографию, предъявив изумленному директору удостоверение угрозыска. Вообще я заметил, что люди либо удивляются, либо пугаются, столкнувшись с нашим братом. Почему так? Ведь большинство из них хорошие люди...
Сразу пошел в отделение. Показал фотографию Волгину. Он часа два рылся в картотеке. Пришел и
