— А я и сама, по правде сказать, не доглядела — как. Вон дерево — разве уследишь, как оно тянется к небу!..
Дорофей умолк, разглядывая стоящий под окном тополь. Ствол его уже толще корабельной мачты, серебристо-атласный. Гнездо аиста чернеет в зеленой листве. С вершины тополя виден, наверное, Дунай, протока, соседние острова, плавни, весь Лебяжий, с его садами, пасеками, дамбой.
— Когда дамбу насыпали? — спросил Дорофей.
— Давненько. Еще ребята в пятый класс бегали.
— А денег где раздобыли? В долги залезли?
— Никаких долгов. Дунайские морячки подсобили. Измаильские рабочие трактора прислали, да и сами работали. Такое творилось в то лето!.. Чистый праздник. Народу — тьма-тьмущая. Машины днем и ночью гудели. Музыка. Песни.
— Мавра хороводила?
— Она… Перед ней теперь все глухие двери открываются. Депутат! Правительственные награды имеет — орден Ленина и Знамя это… Трудовое. — Домна Петровна засмеялась. — И всё наши яблочки, грушки и пчелки. За них вот и эту штуковину Москва прислала.
Домна Петровна сняла со стены «штуковину», бережно положила на колени сына.
Черная, дорогой резьбы рамка, тяжелое стекло, меловая бумага, золотые печатные буквы: «Диплом первой степени… Мавре Кузьминичне Глебовой… За высокие урожаи…» Подписи академиков, чеканные, как на сторублевках. Красные печати. Герб СССР. Эмблема Всесоюзной сельскохозяйственной выставки…
Дорофей повесил диплом на место, сел, отхлебнул из стакана водки.
— Ну, чем еще порадуешь?… Сыновья-то как поживают?
— Вчера убыли. Все лето были здесь: садовникам помогали, охотились в плавнях, рыбачили на протоках, камыш рубили.
— А куда уехали? Зачем?
— Каникулы кончились, вот и уехали. В Одессу. В институт. Студенты они.
— Студенты?… И Гордей и Аверьян?… Это как же?…
— А вот так… Всё как надо. Настоящие студенты. Стипендию получают. Славные ребятки. Инженерами станут. Тут, на Дунае, будут работать, дамбы и плотины насыпать.
— Отца-то хоть вспоминали?
— А как же!
— Добром или…
— Известно, что скажешь про родного отца, пропавшего без вести. Жалеют.
— Ну, а Мавра?
— И она. — Домна Петровна подсела к сыну, прижала ладонь к груди. — Печет страх? Не сомневайся.
— И рад бы не сомневаться, да не получается. Сижу вот в родном доме, а не верю: тут ли я? Эх, мама, если бы ты знала, под какими я жерновами побывал!
— Ничего, родной! Все забудется. Мы тебя с Маврой приголубим, выходим. Почему столько лет не подавал о себе весточки?
— Подавал. Из Турции, с Кипра, из Египта.
— Ни единого письма не получили.
— Застревали где-то. К рукам чужим прилипали.
Со двора донесся женский голос:
— Петровна!.. Ау, Петровна, ты дома?
Дорофей испуганно метнулся в боковушку, прихлопнул за собой дверь.
— Тут я, чего кричишь зря! — Домна Петровна вышла во двор.
У плетня стояла соседка. Лада Черепанова. Лицо раскраснелось. Седые волосы растрепаны.
— Чего надо?
— Петровна, беда стряслась. Ванятка ногу распорол. Йод нужен, бинт. Не поскупись. Все наши запасы кончились.
Домна Петровна молча пошла в хату и вернулась с большой жестяной коробкой.
— Вот тебе целая аптека.
— Благодарствую!
Соседка исчезла. Домна Петровна проводила ее задумчивым взглядом. Добрая, счастливая доля у Лады. Тяжело шаркая босыми ногами, мать вошла в дом. Из боковушки вышел Дорофей. Губы его тряслись.
— Чего людей боишься, сынок? С открытой душой пришел к ним — и боишься!..
— А как же не бояться, когда я от собственной тени шарахаюсь. — Он покосился на диплом. — Значит, по первостепенной дороге шагает Мавра?… Орденоносец! Председательша!.. Краса и гордость Лебяжьего. Сынов в инженеры выводит! И даже неграмотную свекруху возвысила. — Дорофей насмешливо посмотрел на мать. — Какая у тебя должность в колхозе? Агитаторская? Или в парторги вышла?
Густые, сросшиеся на переносице брови Домны Петровны сдвинулись.
— Говори что хочешь, сынок! Тебе положено сегодня всякую чепуху молоть. Стерплю.
— Скажу!.. — Он хлопнул ладонью по столу. — Не ко времени и не к месту воскрес Дорофей Глебов. Назад уползай, зачумленный! Туда, откуда явился, — в ночь, в свою жабью дырку.
— Чего несешь?
— Дело говорю, матунюшка! Чернотой своей вашу белизну покрою, если останусь тут. Ославлю на весь Дунай. Верить вам везде перестанут. Гордея и Аверьяна студенчества лишат. Мавру из депутатов вышибут. Вот что я порешил. Не судьба мне жить с вами под одной крышей. Скроюсь. Уйду в плавни и буду там доживать свой постылый век. Ниже болотной травы, тише стоячей воды.
— Тошно слушать непутевые речи. Ну и дремучий же ты, Дорофей. Не такие на Лебяжьем люди, как ты думаешь. Нету их, вывелись.
— Брось, мама! Не уговоришь. Не будет вам со мной счастья.
— Не из пугливых мы. Пожили в счастье, поживем и в несчастье. Потеряем в одном месте, найдем в другом. — Она положила на плечи Дорофея легкие коричневые руки. — Я вот что порешила, сынок!.. Сегодня пойдешь к пограничникам. Покормлю, напою и провожу. Явись и скажи: беглый я, границу перешел. Помилуют. По указу.
Дорофей стоял у стены, словно пригвожденный. Глаза закрыты, ввалились. Лицо осунулось, посерело. Морщины стянули лоб, щеки.
— Нечего тебе ждать. Иди и винись! — твердо говорила мать. — Иди! Да ты слышишь, что говорю?
Он медленно кивнул отяжелевшей головой.
— Слышу, — не открывая глаз, выдавил он сквозь зубы. — Мама, а если… если я не пойду.
Домна Петровна долго не отвечала. Крепко сжав темные губы, с мучительной болью вглядывалась в сына.
Она тихонько, ласково погладила его по небритой щеке.
— Если не пойдешь… я сама поклонюсь властям и скажу: ждет вас мой сын, приходите!
— Эх, матунюшка!.. Кланяйся! Да живее, а то, чего доброго, раздумаю виниться.
Дорофея Глебова на быстроходном катере доставили в райотдел КГБ.
Многое он рассказал!.. Демонстрировал снаряжение подводного диверсанта. Давал характеристики тем участникам операции «Цуг шпитце», которых хорошо знал.
Не забыл Дорофей упомянуть и «Мохача», старого друга Сысоя Уварова, который должен пожаловать к нему в гости в скором времени.
— «Мохач»? — спросил Шатров. — Кто он такой? Откуда и когда его должен ждать Уваров? Какие у него задачи?
Дорофей виновато посмотрел на чекистов.
— Ничего больше не знаю. Мой шеф доверил мне эту тайну в самый последний момент, перед высадкой.
