— А где свидетельство о смерти? — спросил отец Стефан, раскладывая на панихидном столике Евангелие, крест и Требник.
— Ох, батюшка, забыли мы его. Вот земельку с могилки привезли, а свидетельство забыли. Да и благочинный ваш все знает. Мы с ним договаривались.
— Договорились, так договорились, — сказал отец Стефан и возгласил:
— Благословен Бог наш, всегда ныне и присно и во веки веков.
Подошла певчая. Голос ее умело вторил священнику. Милиционеры истово крестились, правда один из них все путал правое плечо с левым. Кадило благоухало иерусалимским благочинническим ладаном. Служба шла торжественно, чинно и молитвенно.
По окончании богослужения окропил батюшка водой святой земельку с кладбища, возгласил «Вечную память» новопреставленному Николаю и обратился к пришедшим стражам наших дорог с пламенным, но кратким наставлением о том, что надобно всемерно молиться об усопшем, дорожить памятью о нем и тогда, в будущем веке, Господь дарует новую встречу с дорогим человеком.
— Дорог он нам, святой отец, очень мы его любили, — сказал старший из офицеров, усиленно вытирая рукой глаза.
— Да, батюшка, может и встретимся скоро, — добавил второй, опустив голову вниз.
Это «скоро» было сказано с таким тихим придыханием, что отец Стефан тоже расчувствовался и песня ему вспомнилась, милиционерская: «Наша служба и опасна, и трудна…»
Проводил батюшка до машины офицеров, благословил их на дорожку и распрощался. Вскоре и благочинный материализовался, отца Стефана поблагодарил и домой отпустил.
Перед майором Фесенко с нераскаявшимися лицами предстояли два его собственных сотрудника, которые откровенно ухмыляясь, выслушивали начальствующий крик:
— Вас где носит?! Где объяснительные? Почему до сих пор с извинениями не съездили? Погон лишиться хотите?
— Да вы не орите на нас, товарищ майор, и угрожать не надо — отвечал один из обвиняемых, а второй тут же добавил:
— И разжаловать нас не получится. Вам всего, от силы, дня три жить осталось.
Глаза майора в неестественно распахнутом виде выровнялись на уровне лба.
— Это как понимать? — взревел начальник.
— Да очень просто, товарищ майор. Отпели мы вас в храме нашем Ильинском. Вот и земельку запечатали.
На стол начальника ДАИ был выложен мешочек с землей. И пока майор Фесенко обретал дар речи, один из стражей дорожной службы завершил:
— Это сколько же можно терпеть ваши издевательства…
Отец благочинный, уставший от забот и обязанностей, к концу дня наконец-то первый раз за день поел и решил пол часика передохнуть.
Не получилось.
Ревя мотором, к приходскому домику отца благочинного подкатил громадный черный Jееp-Mitsubishi, в народном просторечии называемый «гардеробом». Из гардероба вылез крайне упитанный милиционер в майорских пагонах и с узелком (земли) в руках.
— Где тут ваш самый главный поп? — громогласно вопросил страж местных дорог и улиц.
Майора Фесенко сопроводили к отцу благочинному, на которого и был обрушен весь поток профессиональных и не очень слов и предложений, смысл которых был краток:
— Ты зачем меня, такой-сякой, на кладбище отправил!?
Благочинный все понял — винить некого, как было понятно и то, что объяснить рассвирепевшему майору, что верить в подобные суеверия есть язычество, он не сможет. Смиренно выслушав милиционера, отец благочинный взял его под руку, поставил у центрального аналоя, одел облачение и начал служить молебен о здравии раба Божия Николая.
В конце службы благочинный высыпал земельку из узелка в горшочки с цветами, стоящие на храмовых подоконниках, а затем громогласно пропел «Многая лета» рабу Божьему Николаю. По окончании окропил майора святой водой и убедительно его заверил, что жить он будет.
