Люди средневековья

выслушивать. Если бы только она ехала все время в окружении своих священников и монахини-помощницы или, по крайней мере, в компании с Рыцарем и бедным городским священником! Но ведь там были еще и Мельник, и Судейский Чиновник, и, что хуже всего, жизнерадостная и обаятельная грешница — Батская Ткачиха. Страшно подумать, какие подробности она могла рассказать игуменье о своих пяти мужьях!

Таким образом, Чосер описал настоящую, а не выдуманную игуменью, ибо это был один из самых наблюдательных поэтов во всей английской литературе. Мы прочитали сотни отчетов о приездах епископов в обители и об их предписаниях, и со всех страниц нам сияли серые глаза этой аббатисы, а в конце мы всегда обращались к Чосеру за ее описанием, чтобы дополнить то, что сообщили нам исторические источники. Епископ видел ее именно такой — аристократической женщиной с добрым сердцем, суетной, старающейся продемонстрировать свои придворные манеры, любящей красивую одежду и маленьких собачек; важной дамой, едущей в сопровождении монахини и трех священников, к которой сладкоречивый Трактирщик обращается с глубоким уважением, не употребляя таких выражений, как «клянусь пречистым телом», «монашьи козни», «злоехидный язык», а говоря «подойдите поближе, миледи приоресса» и добавляя:

Хоть просьбы наши не имеют веса,
Быть может, вы, миледи приоресса,
Мою мольбу изволите принять
И что-нибудь возьметесь рассказать?

Ни с кем больше, за исключением, пожалуй, Рыцаря, он так не разговаривает. Была ли она по- настоящему религиозной? Наверное, была, но, кроме того что она напевает службу в нос и изящно адресует свой рассказ Богородице, начиная его, Чосер ничего больше не может нам сказать по этому поводу, — добавляя лишь:

И возбуждать стремилась уваженье
Оказывая грешным снисхожденье,

а затем, когда мы ждем рассказа о том, как она раздает милостыню беднякам, Чосер заявляет, что она «боялась даже мышке сделать больно» и плакала над побитой собачкой. Хорошая правительница своей обители? И снова — вряд ли. Впрочем, когда Чосер встретился с ней, ее монастырь управлялся без нее где- то «в другом конце графства». Мир в XIV веке был полон рыбы, вытащенной из воды, и, клянусь святым Элуа (если использовать самую страшную клятву игуменьи), мадам Эглантина, как и Чосеров монах, не сомневалась, что этот знаменитый текст не стоит и устрицы. Здесь мы ее и покинем — на дороге в Кентербери.

Глава 5 ЖЕНА ДОМОВЛАДЕЛЬЦА. Парижская домашняя хозяйка в XIV веке

Сфера интересов женщины — ее дом.

Хомо Сапиенс

Мужчины в Средние века, да и во все эпохи, включая нашу собственную, очень любили писать книги по домоводству, поучающие женщин, как они должны вести себя во всех случаях жизни и в особенности по отношению к своему мужу. Многие из таких книг дошли до наших дней, и среди них есть одна, вызывающая особый интерес, поскольку ее автор демонстрирует завидный здравый смысл и создает живую картину идеального буржуазного дома. Большинство книг по домоводству написано, так сказать, для женщины вообще, но эту создал конкретный муж для конкретной жены, и она основана на жизненном опыте и полна деталей, демонстрирующих индивидуальность автора, которой другие произведения обычно лишены. Если поискать в истории другую подобную книгу, то мы найдем ее не среди средневековых трактатов, но в тех абзацах Ксенофонтова «Экономиста», в которых Исомах описывает Сократу, как надо воспитывать идеальную греческую жену.

Домовладелец из Парижа (а возможно, управляющий или просто глава семейства) написал интересующую нас книгу для своей жены между 1392 и 1394 годами. Это был богатый человек, не без образования и с большим опытом ведения дел, очевидно представитель высшего слоя — солидной и просвещенной буржуазии, на которую все больше и больше начинали опираться французские короли. Он создал свой труд, очевидно, уже будучи в преклонных годах — ему наверняка перевалило за шестьдесят, но он недавно взял в жены молодую девушку, более высокого происхождения, чем он сам, сироту из другой провинции. Он несколько раз упомянул про ее «слишком юный возраст» и приставил к ней нечто вроде дуэньи-домоправительницы, которая должна была помогать ей и обучать умению вести дом, и вправду, как и жене Исомаха, ей было всего лишь пятнадцать, когда она вышла замуж за нашего домовладельца. Современного человека шокирует такая разница в возрасте супругов, но в Средние века, когда браки совершались по расчету, она встречалась довольно часто. «Редко, — пишет домовладелец — вы встретите старого человека, который не взял бы себе в супруги молодой женщины». Однако его отношение к молодой жене говорит нам, что в браке января с маем могут быть и свои прелести. Время от времени в его книге проскальзывают нотки нежности, более похожие на отцовские, чем на супружеские, и понимание чувств ребенка, которого рано выдали замуж; такого понимания молодой муж часто не выказывает. Сквозь все разумные советы проглядывает мягкая грусть осеннего вечера, когда красота и увядание идут рука об руку. В задачу жены входило скрасить последние годы его жизни, а в его задачу — облегчить ей этот труд. Он постоянно повторяет, что не просит от нее преклонения или беззаветного служения, ибо он этого не заслужил; он просит только, чтобы она заботилась о нем не хуже, чем жены его соседей и родственников заботятся о своих мужьях, «ибо я могу надеяться только на самые простые услуги, если не на меньшее».

В прологе, адресованном жене, он приводит чарующее описание сцены, которая заставила его написать эту книгу: «Ты, будучи девочкой пятнадцати лет, в первую неделю нашего супружества просила меня, чтобы я был снисходителен к твоей юности и твоим робким и неумелым услугам, пока ты не увидишь и не узнаешь побольше, после чего ты обещала заботиться обо мне со всем усердием и старанием… как я помню, ты робко просила меня во имя Божьей любви не делать тебе грубых замечаний при незнакомцах и слугах, а говорить тебе о твоих ошибках каждую ночь и каждый день в нашей спальне и указывать тебе на неподобающие и глупые вещи, которые ты совершала в течение прошедшего или прошедших дней, и подвергать тебя наказанию, если на то будет моя воля, и благодаря моим наставлениям и поучениям ты сможешь исправиться и делать все, что в твоей власти, согласно моей воле. И я хорошо обдумал твои слова, и благодарю тебя за них, и с тех пор часто их вспоминал. Знай же, дорогая сестра[13], что все, что ты делала с тех пор, как мы поженились, и до сегодняшнего дня, и все, что ты будешь делать потом, было сделано хорошо и с добрыми намерениями и всегда радовало, радует и будет радовать меня. Ибо твоя юность извиняет отсутствие у тебя мудрости и будет извинять все, что ты будешь делать с добрыми намерениями порадовать меня. И знай, что меня не сердит, а скорее радует то, что ты выращиваешь розы и фиалки и что ты плетешь венки, танцуешь и поешь, и я хотел бы, чтобы ты продолжала делать это в обществе наших друзей и арендаторов земель нашего поместья, ведь в твои годы совершенно естественно и пристойно проводить так время, если, конечно, ты не пожелаешь и не предложишь мне участвовать в пирах и танцах слишком знатных господ, ибо это совсем не подобает тебе и не по силам ни твоему, ни моему поместью!»