кузина, если ты любишь меня, будь веселой и ешь мясо, как едят все женщины. И если ты будешь делать это ради моей любви, подумай, что бы ты хотела получить от меня, и что бы это ни было, даю тебе честное слово, что с помощью Господа нашего сделаю это, если это в моей власти.
Я не буду ничего тебе больше обещать, поскольку по возвращении домой я расскажу тебе гораздо больше о том, что между тобой, мной и Господом. И если ты, как настоящая женщина, любящая меня, будешь вспоминать обо мне и хвалить меня всякими разными способами, позволяя мне со всем благоразумием в то же самое время отклонять от себя эти похвалы, как мне больше всего нравится, ради твоего утешения, моя милая кузина, ты поймешь, что с добрым сердцем и доброй волей я приму только половину этих похвал и сохраню их в своей душе; а другую половину с нежной любовью и радостью отошлю тебе, моя милая кузина, чтобы опять же поддержать тебя; и вдобавок я пошлю тебе благословение, которое Богородица дала своему дорогому Сыну. Молю тебя, чтобы ты радостно приветствовала моего коня и попросила его отдать тебе четыре своих года, чтобы ты поскорее выросла; а я, вернувшись домой, отдам ему четыре своих года и четыре лошадиные буханки хлеба в благодарность. Скажи ему, что я молю его об этом. И, кузина Катерина, я благодарю тебя за него, ибо ты очень заботишься о нем, как мне сказали. Моя милая кузина, недавно мне сообщили, что, будучи в Кале, ты искала меня, но не смогла ни найти, ни увидеть меня, но если бы ты подошла к моему прилавку, то тут бы ты нашла и увидела меня и не пропустила бы меня; но ты искала меня не в том Кале, и ты должна была бы узнать получше, где находится нужное тебе Кале, а с тобой и те, кто был с тобой в твоем Кале{8}. Молю тебя, нежная кузина, замолви обо мне словечко перед часами, и попроси их изменить свое поведение, ибо они всегда бьют в совсем неподходящее время, и всегда будут бить так, а это меня не устраивает. Скажи им, что если они не изменят свою привычку, то покупатели начнут избегать и не будут больше приходить сюда. Сделай так, чтобы они изменились к моему приезду, а приеду я, с Божьей помощью, очень скоро, взяв ноги в руки. Моя верная кузина, я верю, что, хотя я и не передал поклоны моей высокочтимой госпоже, твоей матери, в начале моего письма, ты в своей доброте замолвишь обо мне словечко перед ее милостью столько раз, сколько тебе захочется, и ты можешь сказать, если это будет тебе приятно, что на следующую неделю после Троицы я собираюсь поехать на рынок. И я надеюсь, что ты будешь молиться обо мне; а я буду молиться о тебе и, быть может, не так хорошо, как ты. И Всемогущий Иисус сделает тебя доброй женщиной и дарует многие лета и долгую здоровую, добродетельную жизнь, себе на радость. В большом Кале, с этой стороны пролива, в первый день июня, когда все ушли обедать, а часы пробили девять, и все кричат и зовут меня: „Спускайся, спускайся сейчас же обедать!“ — и какой ответ я им дам, ты давно уже знаешь.
Закончив письмо, Томас Бетсон улыбнулся, поцеловал печать и написал адрес: «Моей верной и горячо любимой кузине Катерине Рич в Стоноре, прошу доставить это письмо как можно скорее».
С этого началась очаровательная переписка, в которой принимали участие три человека — Бетсон, Стонор и дама Элизабет Стонор. В их посланиях мило перемешаны семейные новости и деловые вопросы. Дама Элизабет и Бетсон были в прекрасных отношениях, поскольку они подружились задолго до ее второго брака. В Стоноре ему была отведена комната, и леди была так привязана к Томасу, что часто называла его «мой сын Стонор». Почти в каждом ее письме мужу содержатся сведения о нем — в одном она сообщает, что он уехал утром, на восьмичасовой лодке, и
Господь помогал ему, в другом — что от него вот уже восемь дней нет ни единой весточки, в третьем — что теперь он сообщил о том, какую цену нужно заплатить за сорок мешков котсволдской шерсти, что он хвалит товар сэру Вильяму, а в прошлый понедельник приехал домой. Иногда ему поручают деликатное дело поговорить с матерью дамы Элизабет, сложной по характеру старухой с ядовитым языком. «Награди ее, Господи, — писал Томас, хмуря брови, после одного из таких разговоров, — веселым выражением лица или отправь ее к миноритам!»{9}
После другого разговора он пишет даме Элизабет: «После того как я приехал в Лондон, я встретился с миледи вашей матерью, и, видит Бог, выражение ее лица обрадовало меня, и, пока я был у нее, мы довольно долго беседовали с ней. Она сообщила мне о своей старой „беде“ и рассказала о размолвке с викарием, она сказала, что с тех пор он с ней не общается — так близко принял он к сердцу их ссору. Я снова отделался ничего не значащими фразами и ушел. Мне не доставляет радости общаться с ней. Она хорошая, веселая женщина, но вы об этом никогда не узнаете и не заметите этого, и в ней я не замечаю никаких ваших черт». Именно верному Бетсону поручили присматривать за маленькой сестрой Катерины Анной, когда она заболела в Лондоне, и он пишет домой, прося прислать ей одежду: «Бог знает, как она в ней нуждается», — и жалуется на поведение старой бабушки: «Когда миледи ваша мать встречается с моей кузиной Анной, она говорит только одно: „Благослови вас и меня Бог“ — и уходит, словно она не рада ее видеть». Именно Бетсон сопровождал даму Элизабет, когда в этом возникла необходимость, из Виндзора в Лондон и писал ее мужу: «Кстати, нам очень весело, благодарение Богу, и, если будет на то его милость, мы собираемся веселиться весь сезон, который миледи проведет здесь, а когда вы, ваша светлость, будете готовы присоединиться к нам, мы устроим вам такой прием, что вы, милостью Божьей, не будете жалеть о том, что вас не было в этот сезон с нами». Когда же сэр Вильям, чтобы им было еще веселее, послал им в подарок каплунов, Бетсон пишет: «Сэр, я взял двух каплунов, но они были не самыми лучшими, хотя вы советовали мне в своем письме взять самых лучших, и должен сказать, что я был не сильно огорчен. Миледи ваша жена довольно упитанна, благодаря Богу, и она поступила в этом случае так, как поступает всегда».
В письмах мы находим множество подтверждений тому, что Бетсон был сильно привязан к Стонорам и что он был очень набожен. Иногда он осмеливается даже давать им советы. Даме Элизабет превращение из жены буржуа в сельскую помещицу несколько вскружило голову, и она стала вести себя экстравагантно, а ее муж не всегда был честен в делах. Мы знаем, что пивовар и пекарь ежедневно заходили к его агенту, требуя выплаты положенных им денег, а однажды Стоноры задолжали более двенадцати фунтов родному брату Бетсона, виноторговцу, поставившему им несколько бочонков красного и белого вина и большую бочку ромейского (греческого) вина. Поэтому Томас, по дороге на рынок, пишет даме Элизабет: «Наш благословенный Господь Иисус Христос хранит вашу честь и добродетель, чтобы вы и дальше пребывали в милости у Бога и получали от него добрые и полезные советы и благословение во всех ваших делах. Я молюсь и буду молиться об этом каждый день; клянусь, что забота о вашей чести и преклонении перед вами всегда будут занимать главное место в моем сердце и в сердцах ваших друзей и других людей, окружающих вас, и надеюсь, что благословенный Господь поможет мне в этом. Я хочу посоветовать вам, мадам, и моему господину, вашему мужу, помнить о больших тратах и опасаться их; вы хорошо сделаете, если напомните ему о его тратах, совершенных по различным причинам, о которых вы оба хорошо знаете. Пусть же наш благословенный Господь успокоит вас и поможет вам во всех ваших добрых начинаниях. Аминь». Месяц спустя он узнал, что Вильям Стонор заболел, и с сочувствием пишет даме Элизабет: «Если бы я мог сделать что-нибудь, чтобы порадовать его и вас тоже, я непременно сделал бы. Воистину ваше горе — мое горе, и Богу это хорошо известно. Тем не менее вашей милости следует развлекать его и поднимать ему настроение, заставить его отбросить все черные мысли и опасения, от которых ему станет не лучше, а только хуже. Человек может навредить себе, если будет гневаться, — об этом следует помнить».
А как же маленькая Катерина Рич? Ее имя часто встречается в письмах Томаса Бетсона. Один раз он даже рассердился на нее, поскольку она не любила писать. «Я сердит на Катерину, — пишет он ее матери, — поскольку она мне не пишет. Я писал ей несколько раз, но не получил ответа и очень рассержен этим; если ей трудно самой написать мне, пусть наймет себе секретаря, а если не сделает этого, то я тоже не буду отвечать на ее письма». Но дело было в другом — хотя она и росла, но недостаточно быстро, по мнению любящего ее Томаса. В воскресенье на Троицу 1478 года он пишет даме Элизабет: «Я часто вспоминаю о ней, Бог тому свидетель. Однажды мне приснилось, что ей миновало уже тридцать зим, и, когда я проснулся, мне захотелось, чтобы ей было уже двадцать, и мне больше понравилась моя мечта, чем мой сон, и я горячо молю Всемогущего Иисуса, чтобы она поскорее осуществилась, если будет на то его воля», а отчиму девочки он месяцем позже написал такие слова: «Прошу вас помнить о моей кузине Катерине. Я рад, что у нее все хорошо, и Бог знает об этом, и вы тоже; если бы я нашел ее дома, я был бы рад еще больше, но я благодарен Господу за все. Мне очень больно, я должен страдать, как порой страдал
