– Что, больно? – с наигранным сочувствием спросило существо на носу. – Больно или не довольно?
Маг встал и отдавал распоряжения по-арабски; еще двое спускались от пальмы к шлюпке, а первый уже шлепал по воде. Романелли ткнул пальцем в Дойля.
– Тахала махайа нисилу, – сказал он, и сильные коричневые руки подхватили Дойля и вытащили из шлюпки.
Дойля привязали верхом на верблюда, и ко времени, когда они под вечер добрались до маленького городка Эль-Хамеда на берегу Нила, Дойль почти перестал ощущать свои ноги – кроме тех минут, когда те отдавались болью в позвоночнике, который уже, похоже, превратился в высохший ствол подсолнуха, использованный детьми как мишень для дротиков. Когда арабы отвязали его и перенесли на джаби – низкую одномачтовую лодку с маленькой каютой на корме, – он мог только качать головой в бреду, повторяя: «Пива... пива...» По счастью, арабам это слово было, кажется, знакомо, ибо они принесли ему кружку самого настоящего пива. Дойль в несколько глотков осушил ее, рухнул на палубу и мгновенно уснул.
Он проснулся ночью от мягкого толчка, когда лодка, ткнувшись в деревянный причал, остановилась. Его подняли, усадили на причал, и он увидел слева огни – всего в нескольких сотнях ярдов. По причалу к ним подошел человек с фонарем.
– Ис-салям алейкум, йа Романелли, – тихо сказал он.
– Ва алейкум ис-салям, – отозвался Романелли. Дойль с ужасом ждал еще одного перехода верхом на верблюдах и вздохнул с облегчением, когда увидел на дороге настоящую английскую карету.
– Мы в Каире? – спросил он.
– Неподалеку, – коротко ответил Романелли. – Мы направляемся в Карафе, некрополь у Цитадели. – Он крикнул что-то арабам, и те послушно подняли Дойля и перенесли в карету, где к нему присоединились Романелли, Ромени, один из арабов и человек, встречавший их на пристани. Поводья натянулись, и повозка неспешно тронулась.
Некрополь, невесело подумал Дойль. Замечательно. Сидя на полу кареты, он сжал колени и, ощутив шероховатую поверхность самодельного кинжала, немного успокоился. Сырые запахи тропической реки отдалялись, сменяясь более слабым, но резким запахом раскаленного песка – ароматом пустыни.
Проехав мили две по не очень ровной, но все же пристойной дороге, они остановились, и когда Дойля вытащили и поставили за каретой, он увидел перед собой одиноко стоящее в пустыне темное здание. Фонарь освещал арку с двумя массивными колоннами по обе стороны – дальше тянулась глухая стена, впрочем, он заметил пару отверстий, которые могли быть и окнами, хотя в такую дыру даже голову не просунуть. Над стеной на фоне звезд виднелся черный силуэт огромного купола.
По знаку Романелли араб, сопровождавший их от Нила, вытащил из-под белой накидки сверкающий в лунном свете кривой нож и одним движением рассек три витка веревки на ногах Дойля. Путы упали на пыльную землю, Дойль стряхнул их и шагнул в сторону.
– Бежать не советую, – устало предупредил Романелли. – Аббас наверняка догонит тебя, и в этом случае я приказал ему перерезать тебе ахиллесово сухожилие.
Дойль кивнул, не уверенный даже в том, что сможет просто идти.
Изувеченный ка снял свои башмаки с грузом и, взявшись за пряжки, шел на руках – его ноги развевались по ветру, как ленты, привязанные к вентиляционной решетке в полу.
– Время познакомиться с человеком с Луны, шалуны, – заявил он, глядя на Дойля вверх тормашками.
– Заткнись, – приказал ему Романелли и повернулся к Дойлю. – Сюда. Ступай.
Дойль в сопровождении ка заковылял следом за ним к двери, и когда они прошли полпути до входа, послышался гулкий скрежет, дверь отворилась внутрь, и человек в бурнусе с фонарем в руках сделал им знак проходить. Романелли нетерпеливо махнул рукой, пропуская Дойля и ка вперед в каменный коридор, и обратился к встречавшему, закрывшему за ними дверь и задвинувшему засов, на каком-то явно не арабском языке.
Человек в бурнусе пожал плечами и коротко ответил что-то, явно не удивившее, но и не обрадовавшее Романелли.
– Ему не лучше, – буркнул он ка, проходя вперед. Человек с фонарем замыкал процессию, и в пляшущем свете барельефы эпохи Древнего Царства и даже столбцы иероглифов на стенах казались ожившими. Дойль обратил внимание на то, что кирпичная стена, замыкавшая помещение, выпукла и нависает над ними, так что пол продолжается значительно дальше, нежели потолок. Похоже, решил Дойль, на дно большого бассейна.
– А ты надеялся услышать, что он будет крутить сальто? – поинтересовался продолжавший перемещаться вниз головой ка.
Романелли сделал вид, что не слышит, и, свернув налево, начал подниматься по каменным ступенькам. Лестница освещалась откуда-то сверху, так что человек с фонарем остался внизу – Дойль отметил это с облегчением. Втроем они вышли в другой зал, значительно короче нижнего и выходивший балконом в освещенное внутреннее пространство купола. Они подошли к каменным перилам.
Взгляду Дойля открылось огромное сферическое помещение футов семидесяти в диаметре, освещенное люстрой, висевшей точно в центре на одном уровне с балконом. Он перегнулся через перила и посмотрел вниз – на самом дне сферы в круглом углублении неподвижно стояли четверо.
– Добро пожаловать, мои маленькие друзья, – послышался скрипучий голос с противоположной стороны сферы, и Дойль только сейчас заметил человека – очень-очень старого и высохшего, – лежавшего на кушетке, каким-то образом прикрепленной к стене всего в футе или двух ниже черной линии, обозначавшей экватор. Человек лежал на кушетке, а кушетка стояла на почти вертикальной поверхности с такой естественностью, что Дойль невольно поискал взглядом зеркало или что-то в этом роде, создающее эту оптическую иллюзию... однако поверхность купола была совершенно гладкой; кушетка и человек действительно висели там, как какое-то немыслимое украшение. И как раз когда Дойль начал прикидывать, как это старику удается с таким непринужденным видом возлежать на приколоченной к стене кушетке и куда можно поставить лестницу, чтобы втащить его туда, послышался скрип роликов, и кушетка переместилась по стене чуть выше.
Старик на кушетке застонал, потом наклонился и посмотрел на «пол»; кушетка стояла теперь точно на линии экватора.
– Луна восходит, – слабым голосом сказал он, откинулся на спину и посмотрел прямо перед собой, на балкон. – Итак, я вижу докторов Романелли и Ромени, причем вид последнего заставляет усомниться в том, что я умею делать надежных ка. Я полагал, что мои ка могут прожить даже сто лет, не доходя до такой степени развоплощения. Но кто такой наш рослый гость?
– Насколько я могу судить, его зовут Брендан Дойль, – отвечал Романелли.
– Добрый вечер, Брендан Дойль, – произнес старик на стене. – Я... прошу прощения за то, что не могу лично пожать вам руку. Видите ли, отринув земную твердь, я вместо этого перемещаюсь в... в другое место. Неудобное, надо сказать, положение; будем надеяться, что мы скоро сможем исправить это. Кстати, – продолжал он, – какое отношение мистер Дойль имеет к нашему делу?
– Это все он, ваша честь! – заверещал ка. – Он освободил ка Байрона от наложенного нами заклятия повиновения, и он разозлил ягов, и когда я потом прыгнул назад в 1684 год, он последовал туда за мной и предупредил Братство Антея о моем присутствии... – жестикулируя, он отпустил свои башмаки и взмыл вверх ногами, ударился о потолок, вылетел в купол и начал подниматься к его своду, – ...и они откуда-то узнали, что пистолет, заряженный грязью, может ранить меня, и они отстрелили мне лицо...
– Брыкнуффыс ичча феффотфоссемьтесс ятьчеттфер тыкотт? – переспросил Мастер.
Романелли, Дойль и ка, ухватившийся за цепь, на которой держалась люстра, воззрились на него с одинаково ошалелым выражением на лицах.
Мастер зажмурился и крепко сжал рот, потом снова открыл его.
– Прыгнул, – старательно выговорил он, – в тысяча шестьсот восемьдесят четвертый год?
– Я верю в это, сэр, – поспешно вмешался Романелли. – Они использовали дыры, проделанные Фике, – они перемещались от одной дыры к другой, понимаете? Этот ка, – он махнул рукой, – явно состарился не на восемь лет, и сопоставив факты, я нахожу всю эту историю вполне убедительной.
Мастер медленно кивнул.
– Действительно, было что-то странное в том, как провалилась наша операция с Монмутом в 1684
