Неизвестный Есенин

Коминтерны, а некоторых руководителей, не согласных с ним, расстрелял.

Есениновед Н. Шубникова-Гусева 27 декабря 2000 года в газете «Труд» опубликовала отрывок неизвестного прозаического произведения Есенина. Наталья Игоревна пишет: «Он датируется 1923 годом и рассказывает о любви к знаменитой американской танцовщице-босоножке Айседоре Дункан».

Но этот прозаический отрывок не только о любви. Есенин объяснил — пусть в завуалированной форме — то, что осталось за кадром: истинную причину скандала в Америке. Есть косвенные данные, что это случилось на собрании масонской ложи, куда друзья пригласили Айседору и Есенина.

Масонство всегда интересовало Есенина. Причин для этого было много: и потому, что Пушкин, которому Есенин во многом подражал, был в Кишеневе принят в масонское общество, и потому, что тайные масонские общества, возродившиеся после революции 1905 года, к 20-м годам широко распространились по всей России. А кроме того, у имажинистов был свой особый интерес: Есенин вез на Запад две пьесы своих друзей — «Заговор дураков» Анатолия Мариенгофа и необычайно популярную в те годы пьесу о масонах «Дама в «Черной перчатке» Вадима Шершеневича.

«Находясь за границей, по доверенности авторов Есенин подписал договорные условия с антрепренерами на постановку этих пьес в Лондоне и Нью-Йорке. К тому времени пьесы были переведены на английский язык».

Есенин дважды посетил собрания масонской ложи: один раз в Америке, другой — по возвращении в Россию на квартире Ходотова. И надо сказать, что оба посещения окончились скандалом. Скандал стал достоянием прессы. Для власти это был достаточный повод прихлопнуть масонскую ложу. Так, в России после неприятного инцидента с Есениным «ложа вольных каменщиков» была закрыта.

Скандал в Америке грозил Есенину большими неприятностями. Его надо было замять. Вот откуда есенинское покаянное письмо Манилейбу (так у Есенина) о его мнимой психической болезни — не ведает, что творит в пьяном виде. Вернувшись на родину, он вскоре объяснил это, конечно, в завуалированной форме: «Я очень здоровый и потому ясно сознаю, что мир болен. У здорового с больным произошло столкновение, отсюда произошел тот взрыв, который газеты называют скандалом. В сущности, ничего особенного нет. История вся зависит от меня. Дело в том, что я нарушил спокойствие мира».

Глава 4 Боги могут смеяться

Ну а теперь позвольте спросить, как случилось, что мировая знаменитость, дочь американского народа, с неизменным успехом выступавшая на сценах всех стран, у себя на родине потерпела фиаско и подверглась изгнанию?

Мало того, что провалили ее гастроли, американцы вовсе не хотели пускать Айседору в ее страну, и потребовалось вмешательство самого президента США!

Позвольте еще вопрос: как, каким образом американским репортерам стало известно о «неположенных бумагах» раньше, чем визитеры въехали в их страну? Вопрос существенный и подразумевает не менее существенный ответ: кто-то очень заинтересованный заранее информировал и подготовил общественное мнение, потому и встречали ее не как великую артистку, а как пропагандиста из красной России, которая приехала насаждать в Америке революцию.

И этот кто-то обладал достаточными средствами и влиянием для того, чтобы в свободной стране дискредитировать гастроли знаменитости! Да большевики-ленинцы и без революции могли творить все, что хотели и где хотели!

И, наконец, третий вопрос: почему несмотря на обоюдную договоренность не выпустили из России детей на гастроли в Америку? И здесь ответ очевидный: кто-то в Советской России был очень заинтересован в провале миссии ленинских делегатов.

Провалить есенинские задумки было проще: просто не переводить и не публиковать — вот и нет поэта.

О «свободной» американской прессе скажет Владимир Маяковский, посетив через два года Америку и своего друга Давида Бурлюка: «Американская пресса считается неподкупной. Нет денег, которые могли бы перекупить уже раз запроданного журналиста».

Есенин тоже заметил:

«Свет иногда бывает страшен. Море огня с Бродвея освещает в Нью-Йорке толпы продажных и беспринципных журналистов. У нас таких на порог не пускают несмотря на то, что мы живем чуть ли не при керосиновых лампах, а зачастую и совсем без огня.

Нравы американцев напоминают незабвенной гоголевской памяти нравы Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича».

(«Железный Миргород»).

Не знаю, на каких языках говорили русский поэт и великая американка, но в этом вопросе взгляды у них совпадали.

Американские Крезы создали и свой Парфенон, и свои Афины. Но выступая в таком Парфеноне, раздраженная более чем прохладным приемом публики Айседора не сдержалась и произнесла проникновенную речь о черных, красных и серых людях. Нет, она не оскорбила их серостью. Она сказала лишь о том, что, вероятно, не сумела донести до них свое ис-кусство, но в этом виноваты серые стены их Парфенона с этими барельефами и лепными украшениями, где она сегодня танцевала. И предложила сбросить их — они не настоящие. Наутро весь Бостон (эти американские Афины) гудел, клокотал и взрывался диатрибами газетных статей, а мэр города запретил дальнейшие выступления Айседоры в целях поддержания порядка в городе. По поводу запрета друг Айседоры художник Джон Слоан писал своему коллеге: «Они не могли остановить бутлегерство, (контрабанду спиртным, пьянство) зато остановили бэалегерство» (berelegger — босоножка).

В другом городе мэр конфисковал несколько ее концертных костюмов, чтобы предотвратить исполнение ею революционных танцев. На что Айседора тут же отреагировала обращением к публике:

«Боюсь, что не смогу исполнить вторую часть программы, как было объявлено, но не по своей вине. Просто ваш мэр обожает все красное настолько, что забрал мои красные туники даже без моего разрешения».

Айседора была в ударе, выступала с таким сарказмом, что публика ревела от восторга, а мэр, «сделавшись посмешищем города, вынужден был уехать из города на три дня, что позволило ему избежать ненужных вопросов»

(Фр. Блэйер).

Как уже было сказано выше, детей школы Дункан советское правительство на гастроли не пустило под предлогом нецелесообразности и больших расходов, хотя Айседора надеялась на их приезд, вела переговоры, мчалась то в Любек, то в Лейщиг и Франкфурт и Веймар. «С нетерпением ждем Вашего приезда, — писал Есенин Илье Шнейдеру. — Со школой, конечно, в Европе вы произведете фурор».

А им уже приготовили «сюрприз». Наркомпрос 21 июля 1922 года постановил: «Гастрольную поездку Дункан в Америку признать нежелательной». Вот так, тихо, молча, никому ничего не объясняя.

Отменив гастрольную поездку детей в Европу, а затем и в Америку, советское правительство поставило Айседору в самое невыгодное положение: школа в России в глазах западной общественности оказывалась блефом. А присутствие рядом с ней молодого супруга усугубляло скептическое к ней отношение и уводило мысли совсем в другом направлении.