Он закончил и азартно выкрикнул:
— Последние слова слышала? Исключительно про тебя. Слава у тебя велика? В журнале «Молодость» печатались твои рисунки.
Он протянул руку в сторону Нади.
— Памятник ржавел века, — махнул рукой в сторону памятника. — И вот ты родилась. Забирай, он твой.
— Да ну тебя, — оказала она и побежала по ступенькам.
Тофик догнал ее, схватил за руку.
— Слушай, я же красиво придумал. Соглашайся, пожалуйста.
Он держал ее руку, а Надя смотрела на него очень серьезно, мудро. Тофика смутил ее недетский взгляд.
— Не уходи, давай еще погуляем, — попросил он.
Костровая площадь перестала разговаривать громкими голосами, и наступила сначала тишина, а потом прокатился гул вздохнувшей, потянувшейся, вскочившей и побежавшей к выходу детворы. Надя рывком высвободила руку.
— Кино кончилось, — сказала она. — Пора.
— Давай все-таки еще погуляем, — крикнул вслед Тофик.
Надя засмеялась и пропала за деревьями. А он остался один на поляне. Вздохнул и сказал не то растерянно, не то удивленно:
— Чаби-чараби.
На другой день Надя пришла одна к скульптуре. Она сидела на ступеньках лестницы, смотрела на девочку, бегущую наперегонки с оленем, словно бы примеряла ее судьбу. Артековка бежала босиком, платье, обжатое ветром, жарко прилипало к животу и коленкам, стремительно пузырилось сзади. И все же она никак не могла обогнать оленя. Достала до ветвистых рогов, дотянулась до них пальцами и навсегда застыла в неподвижности.
Надя положила блокнотик на колени и сделала быстрый набросок, на котором удлинила руку девочки в ситцевом платье на целую кисть. Теперь девочка должна была прибежать к финишу первой. Надя считала, что у человека достаточно для этого сил. Она чувствовала в себе эти силы…
Глава VI. Лебединая стая
Еще об одной экскурсии успела сообщить Надя в Москву:
«Ездила в Гурзуф на катере. Проезжали грот Пушкина».
Николай Николаевич спросил:
«Надюша! А как увиденная тобой Пушкинская скала, не вдохновила тебя на рисунки в дополнение к твоим пушкинским папкам?»
Но отвечать на вопрос отца было уже некогда. Артековские карусели замедляли свой бег. Стадион опустел, столовая опустела, на площадях вспыхнули последний раз и погасли костры. И спальные корпуса по всему склону: от ворот, ведущих в Гурзуф, и до Медведь-горы — начали грустно проваливаться во тьму.
Не спали только девочки во второй палате. Вожатый пообещал прийти к ним после отбоя, поговорить по душам.
— Не спите? — спросил он, заглядывая в приоткрытую дверь.
— Мы вас ожидаем, — за всех ответила Люда.
— Если бы вы не пришли, мы бы такой тарарам напоследок устроили, — сказала Оля.
— А я надеялся, что вы заснули, — устало пошутил вожатый.
Девочки негромко засмеялись, показывая, что им понятна его хитрость.
— Ну что ж, я к вашим услугам.
Неторопливо и аккуратно, как умеют ходить люди маленького роста, он двинулся к проходу между кроватями, глядя подчеркнуто прямо перед собой.
Девчонки при его приближении торопливо натягивали одеяла до самых подбородков, а оказавшись за его спиной, быстро поворачивались, устраивались поудобнее.
Марат подошел к раздвижной стеклянной стене и некоторое время смотрел на море, ожидая, когда можно будет обернуться. Несильно, словно нехотя, он толкнул обе створки в боковые пазы и замер в пустоте прямоугольника на фоне моря.
— Ну, о чем мы будем сегодня разговаривать? — мягко спросил он.
— Об отъезде, — сказала Люда, и в голосе ее прозвучали неподдельно печальные нотки.
— Марат Антонович, вы остаетесь еще на один срок? — спросила Оля. — Что вы без нас будете делать?
— Скучать, — ответил он искренне и, оглядев палату, задержался на лице Нади. Ему были хорошо видны ее глубокие темные глаза. Она смотрела на него, подложив по-детски ладошку под щеку, и молчала.
— Марат Антонович, — продолжали расспрашивать девочки, — а вам с нами хорошо было?
— Хорошо, — сказал он.
Все обрадованно зашумели, а Надя и на этот раз промолчала. Она видела Марта немного сбоку, а за его спиной видела море и две черные скалы между берегом и горизонтом. Море светилось. Оно было вставлено в раму раздвижной стены вместо стекла, и его мерцание распространялось узкой полосой на полу и на потолке.
— А что вы будете делать с тем материалом, что мы собрали для седьмого номера нашей газеты? — спросила Оля.
— Да, — пожалел вожатый, — нам бы два дня, и мы выпустили бы еще одну простыню, — так они в шутку называли свою длинную газету. — Не знаю, что сделаю с вашими материалами. Скорее всего увезу в Москву и оставлю себе на память.
Девочки не возражали, а Марат подумал, что надо будет обязательно вырезать из выпущенных номеров «Артековца» рисунки Нади и забрать с собой.
— Марат Антонович, а вам нравится Милана Григорьевна? — неожиданно спросила Оля.
Все жадно прислушались, что он ответит.
Вожатый засмеялся:
— Это мне напоминает пресс-конференцию. Можно подумать, что я вернулся с Луны, а вы представляете разные газеты и задаете мне вопросы. Ну, что ж, я готов. Но давайте договоримся, на сколько вопросов я отвечу. Ну, скажем, я а пять, и мы разойдемся. Уже поздно.
