внутреннюю дверь имела только Гаврилова. Она приносила личные дела в пачке по десять штук и потом ставила их в стальной шкаф.
Ковачев позволил себе все-таки подготовить начальнику маленький сюрприз. В сущности, он рисковал всего лишь несколькими метрами пленки.
К десяти часам все было готово.
Радков ввел Богоева в кабинет. Полковник сидел за письменным столом, а Ковачев стоял около него.
— Надеюсь, что у вас было достаточно времени хорошо обдумать свое положение, оценить до конца свой поступок, — произнес неопределенно полковник Марков, глядя прямо в глаза Богоеву.
Тот как будто примирился со своей судьбой. Даже несколько пополнел. Только его лицо, бледное и отекшее, показывало, как тяжело было ему привыкать к мысли, что он уже не полноправный гражданин своей страны, а преступник, которого будут судить. Богоев уныло кивнул.
— Вам предоставляется возможность искупить в какой-то мере свою вину перед родиной, — продолжал Марков. Это счастливая для вас возможность может благоприятно отразиться на вашей судьбе.
Лицо Богоева на мгновенье озарилось радостью и сразу же померкло.
— Правда?
— Я ничего вам не обещаю. Но вы сами понимаете, что если вы будете искренен до конца, то это будет учтено.
— Я сказал все, что знал. Я был искренен до конца.
— Я не говорю о том, что было. От вас требуется и впредь оставаться искренним. Сейчас мы покажем вам фотографии нескольких человек. Рассмотрите их внимательно и скажите, знаете ли, видели ли вы кого-нибудь из них и при каких обстоятельствах.
— Подойдите сюда.
Богоев сделал несколько шагов и остановился около письменного стола, застланного белыми листами рисовальной бумаги.
Подполковник Ковачев медленно поднял один из листов.
Под ним лежали одинаковые по формату фотографии. Они были еще влажными.
Полковник Марков не одобрял инициативы Ковачева. Но возражать уже не имело смысла. Ковачев переснял фотографии всех служащих управления «Редкие металлы», и они уже были отпечатаны.
— По твоему методу мы должны были бы показать ему фотографии всех жителей Софии. Жалко материала и труда. Но ничего. Это останется нам на память о твоем усердии.
Богоев внимательно рассматривал снимки. Подолгу останавливал взгляд на каждом. Марков и Ковачев внимательно следили за выражением его лица.
— Нет, — произнес, наконец, Богоев. — Никого не знаю.
Среди этих фотографий была и фотография автомонтера Ивана Костова.
Ковачев открыл вторую группу снимков.
Богоев стал рассматривать их, и было видно, что он старается узнать хотя бы кого-нибудь из них. На его лице не дрогнул ни один мускул. Он был спокоен. Наконец он поднял голову и сказал:
— И среди этих я тоже никого не знаю.
— Только... смотрите... не ошибитесь, — предупредил Марков. — Пойдем дальше.
В третьей группе фотографий Ковачев и Марков сразу увидели снимок Петра Хаджихристова и внутренне напряглись.
— Вот он, — закричал Богоев. — Это он!
— Кто — он? — быстро спросил Марков.
— Тот, кто дал мне на вокзале чемодан и портфель. Кто втравил меня в эту историю.
Ковачев и Марков переглянулись.
Богоев не заметил, какой эффект произвели его слова. Он всматривался в другую фотографию, но словно колебался.
— Прежде, чем продолжить, — нарушил молчание Марков, — давайте запишем ваши показания в протокол. Значит, вы утверждаете, что фотография...
Полковник взял в руки фотографию, указанную Богоевым. На ее обороте красным карандашом была написана цифра восемнадцать.
— ...Под номером восемнадцать принадлежит лицу, которое представилось вам в качестве знакомого иностранцев. Что этот человек принес вам подарки, организовал ваш побег и на вокзале передал чемодан и портфель.
— Да, это он, — твердо ответил Богоев. – Но я здесь знаю и еще одного человека. Но, может, это вас не интересует?
— Говорите, говорите.
— Но она не имеет ничего общего с этой историей.
— Неважно. Кто «она»?
Я не помню точно ее фамилии. Я с ней познакомился у общих знакомых. Она была со своим мужем. Кажется, ее фамилия Гюлева... или Гюзелева.
И эти показания были вписаны в протокол.
Среди фотографий четвертой и пятой группы Богоев не узнал никого. Оставался последний, шестой лист.
Ковачев открыл его и почувствовал, как застучало сердце.
Неужели и сейчас они не нападут на след таинственного асса, агента иностранной разведки, заброшенного со специальной задачей в их страну?
— Дитмар Фогель! — Возбужденно воскликнул Богоев. — Вот! Да, это он.
Он инстинктивно протянул руку к фотографии, но Ковачев опередил его. Взял ее в руки, перевернул и продиктовал секретарю:
— В лице, снятом на фотографии под номером семьдесят два, арестованный узнал человека, который приехал в нашу страну под именем Дитмара Фогеля.
— Значит, это он? — спросил Марков. — Вы уверены?
— Да. Вполне уверен. Нет никаких сомнений. Я хорошо рассмотрел его в кафе. Да и в поезде. Мы же три часа сидели рядом. Всю жизнь буду его помнить.
— Хорошо. Уведите его, — произнес полковник.
Ковачев подождал, пока Радков закроет за собой дверь. Взял список фотографий и в двух местах сделал пометки карандашом.
— Нет смысла проверять, — сказал, улыбаясь, Марков. — Все ясно по твоей довольной физиономии.
Но все-таки взял листок в руки.
Против номера семьдесят два было написано: «Марин Илиев Тонев».
— А другой кто? — И Марков перевернул лист.
Нет, это не был Петр Хаджихристов.
Против номера восемнадцать стояло: «Георгий Захариев Пухлев».
Ковачев улыбнулся и проговорил:
— А стоимость затраченной фотопленки оплатить должен я или это пойдет за счет государства?
Пухлев не принадлежал к числу служащих, назначенных в управление «Редкие металлы» после дела «Прага, тринадцать».
Полковник Марков театрально развел рудами и сказал с шутливым пафосом:
— Победителей не судят.
Потом хлопнул заместителя по плечу и похвалил:
— Молодец! Подожди меня здесь, Асен. Я пойду доложу заместителю председателя.
В дверях остановился, повернулся и, лукаво усмехнувшись, сказал:
— А твой Хаджихристов никакая не птица, даже не воробей!
