— Переигрываете, Даргов, — хрипло сказал Геренский. — Переигрываете, несмотря на мои предупреждения!
Даргов не подавал признаков жизни. В это мгновение какая-то нелепая, невероятная догадка озарила Геренского. Он бросился к Даргову, попытался нащупать пульс, похлопал его по губам.
И понял: Коста Даргов отравлен — от губ исходил горьковатый запах миндаля…
КТО СЕЕТ ВЕТЕР
— Что ж ты молчишь? — спросил Геренский.
— Что мне сказать, товарищ подполковник? — кисло улыбнулся Смилов. — Такого провала я и представить себе не мог. Когда Даргов уже лежал мертвый, я, признаюсь, подумал: ну вот и все, дело закрыто, сейчас устроим обыск и найдем у кого-нибудь из них яд. А разве нашли?
— Ладно, начнем рассуждать сначала, — устало сказал подполковник. — Вернемся к убийству Даракчиева. Итак, заподозренных четверо: Паликаров, Беба Даргова, Жилков и таможенник. Думаю, что о двух девицах спорить не стоит. Теперь попробуем снова представить, кому нужна была смерть Даракчиева… Паликаров: случай с девушкой, зависть к положению и доходам Даракчиева, досада от вечной роли «второй скрипки». Даргова: задетая честь, оскорбление, желание мести. Жилков: злость, что отняли его долю от очередной сделки, аппетит к большему богатству, желание встать во главе консорциума. Средков: прикрытие одного преступления другим. Теперь подумаем о двух других: о Косте Даргове и о Зинаиде Даракчиевой. Он, очевидно, страдал небезосновательной ревностью, а Зина даже перед нами не скрывала своей ненависти к мужу. Кстати, она его законная наследница. Вместе с сыном.
— Мне кажется, вы сами не особенно верите в то, что говорите, — ответил капитан. — Коста Даргов доказал свою невиновность своей смертью. А у Зины железное алиби: отдыхала на Золотых песках, прилетела домой в субботу, рано утром. Кстати, посланная ею телеграмма пришла в час убийства…
— И все-таки, Любак! Проверь алиби Даракчиевой.
— Хорошо, товарищ подполковник. Но, честно говоря, я в ее алиби не верю. Теперь об убийстве Даргова. Ума не приложу: кому на пользу была смерть Даргова?
— Даргов погиб, потому что знал, кто убил Даракчиева. Вспоминаю одну любопытную подробность. С Дарговым я познакомился в доме Даракчиевой. Незадолго до моего прихода он сказал вдове, будто знает убийцу ее супруга. А вдова сразу же рассказала об этом мне. Тут же, при Даргове.
— И что же Даргов?
— Он смутился, потом назвал Атанаса Средкова. Обычные, малообоснованные подозрения, ничего определенного. Я даже не придал этому значения. А Даргов, может быть, действительно знал, Любак. Знал и поэтому разделил судьбу Даракчиева!
— В таком случае одно из двух: либо Даргов оболгал таможенника, либо на совести таможенника уже два убийства. А также попытка попасть кирпичом в Бебу Даргову…
— Возможна еще одна версия, — сказал подполковник. — Даргов оболгал таможенника, чтобы замаскировать подлинного убийцу.
— И вскоре этим подлинным убийцей был отравлен? Зачем же он его маскировал? — удивился Смилов. — Где же тут логика?
— Логики маловато! Я хотел только подчеркнуть, как все запутанно и неточно, как нам не хватает твердой опоры.
— Где же искать ее, твердую опору?
— Для начала в скрупулезной проверке алиби вдовы. Я почти уверен, что Даракчиева чиста, однако…
— А, это ты, Боби, — вяло сказала Беба на другом конце провода.
— Я должен тебя видеть, Беба, — негромко сказал Паликаров. — И чем скорее, тем лучше!
— Ну что ж, приходи.
Боби повесил трубку, выскочил из кабины и стал искать такси. Минут через десять он уже сидел у Бебы.
— Как тебе не стыдно, Беба! Волосы всклокочены, халат грязный, едва проснулась — и уже с рюмкой.
Он взял со столика бутылку джина и сказал:
— Дела идут все хуже и хуже, Беба.
Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривой и глуповатой.
— Куда уж хуже, Борис… Как говорил покойный Жорж, я получила еще один удар судьбы.
— А я получил от судьбы анонимные письма, — сказал он зло. — Три.
— Анонимки? Эка невидаль! Ведь и я получила анонимные послания.
— Можешь показать?
Она встала и, слегка качаясь, пошла в соседнюю комнату.
— Попробуй растолкуй мне эту абракадабру. — Она потрясла в воздухе двумя надорванными конвертами и швырнула Боби.
Оба письма были написаны кривыми печатными буквами. В одном значилось: «Кто приходит босиком, от того не жди новогоднего подарка». В другом: «Ветка зашумела, заяц вздрогнул. А если не ветка, подумал заяц, а кирпич?»
— Чушь несусветная, верно? — спросила Беба.
— И мои не лучше. — Паликаров вытащил из кармана три конверта и подал их один за другим Бебе.
— Твои не настолько глупы, — сказала Беба, возвращая письма. — А вот у меня действительно несусветная чушь.
— Это еще бабушка надвое гадала, — подумав, сказал Боби, после чего мстительно добавил: — Может, и в них смысл найдется.
— Так, — спросила Беба. — Что мы должны сделать?
— Откуда мне знать! Кабы знал, совета у тебя не спрашивал…
Они помолчали. Потом Беба схватила свои письма, встала и решительно направилась к двери.
— Ты куда это? — крикнул Боби.
— В милицию. Покажу письма Геренскому.
Смилов вошел в управление, неся в одной руке свой пиджак (жара была просто нестерпимой), а в другой — объемистую дорожную сумку. Он поднялся по лестнице и, даже не заходя в свой отдел, сразу же направился в кабинет Геренского.
— Желаю здравствовать! — отчеканил капитан.
Подполковник шутливо потянул носом.
— Чувствую запах соли и водорослей…
— Ваше обоняние может послужить укором любому служебному псу!
— Обойдемся без комплиментов. Ну, рассказывай мне, что слышно в Варне? И что делала вдова
