смотрели в тревожном молчаливом ожидании.
С большим облегчением он увидел, как Ренн заковыляла к нему на костылях.
— А ты знаешь, — сказала она вполголоса, — что проспал весь день и всю ночь? Мне пришлось ткнуть тебя, чтобы убедиться, что ты все еще жив.
Ее голос звучал с живостью, но он видел, что с ней что-то не так, хотя она еще не вполне была готова рассказать ему.
— Все постоянно кланяются, — пробурчал он себе под нос.
— Ничего ты с этим не поделаешь, — ответила она. — Ты скакал на священной кобыле и сражался с Пожирателем Душ. И Великий Дуб снова покрылся листвой. Они считают, что все это сделал ты.
Тораку не хотелось говорить об этом, поэтому он стал расспрашивать Ренн про колено, а она лишь пожала плечами, сказав, что могло быть и хуже. Тогда он спросил, почему Дюррайн здесь, и Ренн сказала ему, что племена Сердца Леса отвергли Обычай так же яростно, как до этого приняли его, и что теперь они не презирают племя Благородного Оленя, которое вовсе никогда ему не следовало.
— И люди Зубра так стыдятся, что их провел Пожиратель Душ, что собираются наказать себя, нанеся еще больше шрамов. И теперь никто не станет нападать на Открытый Лес.
— Поэтому люди Кабана и Ивы тоже здесь?
Ренн расправила плечи и стукнула костылем о землю.
— Их прислал Фин-Кединн, — сказала она натянутым голосом. — Ему не без труда удалось отговорить Гаупа и его племя от нападения, но в конце концов он убедил их послать только вождя, чтобы поговорить, а не сражаться. Племена Ивы и Кабана пришли, чтобы поддержать их.
— А Фин-Кединн? — быстро спросил Торак.
Она закусила губу.
— Лихорадка. Он был слишком болен, чтобы идти с ними. Это было несколько дней назад. С тех пор никто ничего не слышал о нем.
Ему нечего было сказать, чтобы поддержать ее, но он уже было собрался что-нибудь попробовать, когда толпа расступилась и подошли два охотника племени Зубра: они тащили за руки женщину с пепельными волосами.
Потом они отпустили ее, и она выпрямилась, покачиваясь и смотря на Торака глазами без ресниц.
Острием своего копья вождь племени Лесной Лошади заставила ее опуститься на колени и обратилась к толпе.
— Вот грешница, которую мы поймали возле нашей стоянки! — крикнула она. — Она во всем призналась. Это она выпустила великое пламя. — Она поклонилась Тораку, и ее конский хвост подмел землю. — Тебе выбирать для нее наказание.
— Мне? — удивился Торак. — Но… из всех это должна быть Дюррайн.
Он взглянул на колдунью племени Благородного Оленя, но лицо ее осталось непроницаемым.
— Дюррайн считает, что ты должен сделать это, — сказала вождь. — Все племена согласны с этим решением. Ты спас Лес. Тебе и решать судьбу грешницы.
Торак оглядел пленницу, которая пристально смотрела на него. Эта женщина собиралась сжечь его заживо. И все же он чувствовал к ней одну лишь жалость.
— Повелитель умер, — сказал он ей. — Ты ведь знаешь это, верно?
— Как я завидую ему, — сказала она с усталостью и надеждой. — Он наконец познал пламя. — Внезапно она улыбнулась Тораку, обнажив свои ломаные зубы. — Но ты, ты благословлен! Сам огонь пощадил тебя! Я подчинюсь твоему решению.
За его спиной шевельнулась Ренн.
— Это была ты, — сказала она женщине. — Ты подсыпала сонное зелье в их воду.
Женщина заломила свои сухие, красные руки.
— Огонь пощадил его! Они не имели права его убивать.
Гневный ропот прокатился по толпе, и вождь племени Лесной Лошади потрясла своим копьем.
— Скажи свое слово, — обратилась она к Тораку, — и грешница умрет.
Торак перевел взгляд с ее мстительного зеленого лица на женщину с пепельными волосами.
— Оставьте ее в покое, — наконец вымолвил он.
По толпе прокатилась волна негодования.
— Но она ведь опоила нас! — воскликнула вождь племени Лесной Лошади. — Она высвободила великое пламя! Она
Торак обернулся к ней:
— Ты считаешь себя мудрее Леса?
— Конечно нет! Но…
— Тогда пусть будет так! Племя Оленя до конца дней будет наблюдать за ней, и она поклянется больше никогда не разжигать пламени.
Он встретился взглядом с вождем и твердо посмотрел на нее, пока она наконец не опустила копье.
— Пусть будет, как ты говоришь, — пробормотала она.
— Ах! — выдохнула толпа.
Дюррайн неподвижно стояла, наблюдая за Тораком.
Внезапно ему захотелось избавиться от всех них, этих людей с дикими глазами, их обмазанными глиной головами и алыми деревьями.
Он продирался сквозь толпу, и Ренн ковыляла вслед за ним.
— Торак, постой!
Он обернулся.
— Ты правильно поступил, — сказала она.
— Им этого не понять, — сказал он с отвращением. — Они оставят ей жизнь потому, что я так сказал, а не потому, что это правильно.
— Ей это безразлично.
— Что ж, зато мне — нет.
Он оставил Ренн и направился прочь из стоянки. Ему все равно было, куда идти, лишь бы уйти подальше от племен Сердца Леса.
Он не успел уйти далеко, когда рана в его бедре начала ныть, так что он опустился на берегу реки и наблюдал, как протекает мимо Черная Вода. Боль в груди усилилась, ему необходим был Волк, но Волк не пришел, а у него не было сил звать его.
Почувствовав кого-то за спиной, он обернулся и увидел Дюррайн.
— Уходи, — буркнул он ей.
Она подошла ближе и села.
Он оторвал лист лопуха и стал рвать его вдоль прожилок.
— Ты принял мудрое решение, — сказала Дюррайн. — Мы будем хорошо следить за ней. — Она замолчала. — Мы не подозревали, как далеко зашло ее безумие. Мы напрасно давали ей столько свободы. Это была… наша ошибка.
Тораку захотелось, чтобы Ренн слышала эти слова.
— Она грешила, — продолжила Дюррайн, — но мудро будет предоставить месть Лесу. — Она обернулась к Тораку, и он почувствовал на себе силу ее взгляда. — Теперь ты понимаешь это. Твоя мать всегда знала это.
Торак замер.
— Моя мать? Но… ты же сказала, что не можешь ничего рассказать мне о ней.
Колдунья слабо улыбнулась:
— Ты был поглощен местью. Ты не был готов услышать.
Запрокинув голову, она изучала колыхавшиеся на ветру листья.
— Ты родился в дупле Великого Тиса, — сказала она наконец. — Когда твоя мать почувствовала, что время пришло, она отправилась в священную рощу, в поисках защиты у Леса для своего ребенка. Она отправилась к Великому Тису. Там ты и родился. Она закопала твою пуповину в его объятьях. Затем она и
