вовсе, скорее — на земского врача. Когда Ленин появился на пороге его квартиры, у него был вид человека, измученного до последней степени и крайне истощенного. Он даже не мог вспомнить, когда ел последний раз. Они скромно поужинали, и Бонч-Бруевич повел Ленина в свою спальню. Ленин наотрез отказывался занять постель хозяина, сказав, что не вправе пользоваться лучшей постелью в доме. Но его уговорили, и он подчинился. Спальня находилась в угловой комнате квартиры, далеко от гостиной. В ней стоял письменный стол, а на нем чернильница, бумага, некоторое количество книг. Тут все располагало к отдыху. Крупской постелили на диване в другой комнате, а Бонч-Бруевич улегся в комнате, смежной со спальней. Перед тем как лечь, он убедился в том, что его пистолет заряжен, и положил к себе поближе листок с номерами телефонов районных комитетов партии и товарищей, которым можно было бы сразу же позвонить, случись что.
Бонч-Бруевич уже засыпал, когда вдруг заметил под дверью спальни полоску света. Он услышал, как по комнате тихо ходит Ленин, стараясь не шуметь. Неожиданно дверь спальни приоткрылась, и Ленин выглянул, чтобы посмотреть, спит ли его приятель. Бонч-Бруевич притворился спящим. Не закрывая за собой дверь, Ленин на цыпочках вернулся в спальню, сел за стол, открыл чернильницу, приготовил бумагу и начал писать. В ту ночь Бонч-Бруевич спал беспокойно, то засыпая, то просыпаясь. И всю ночь Ленин с крайне сосредоточенным видом что-то писал, зачеркивал, вновь переписывал. На столе росла гора исписанной бумаги. Но вот наконец совершенный вариант был-таки найден; Ленин выключил свет и лег спать. Брезжил рассвет, за окнами занимался ясный осенний день.
Через два часа Бонч-Бруевич поднялся и, пройдя тихонько по квартире, предупредил всех шепотом, чтобы они не шумели, потому что Ленин всю ночь работал и ему непременно надо выспаться. В этот момент перед ними вырос Ленин. Он был в радостном настроении. Усталость как рукой сняло, лицо его разгладилось.
— Разрешите вас поздравить с первым днем социалистической революции, — сказал он.
Чуть позже, когда из своей комнаты вышла Крупская и села к столу, Ленин прочел всем декрет о земле.
— …А сейчас надо сделать следующее: объявить о новом декрете и повсюду его напечатать. После этого они никогда не получат назад свою землю! Никакая власть на свете не сможет отнять у крестьян этот декрет и вернуть землю помещикам. Это завоевание очень важно для нашей революции. Аграрная революция будет завершена и вступит в силу сегодня же!
Так рассуждал он, сидя у самовара. Перед ним на столе лежала стопочка аккуратным почерком исписанных листочков. Кто-кто, а он должен был знать, что аграрные революции в одну ночь не совершаются. Кажется, Бонч-Бруевич имел смелость заметить, что в провинции просто объявить декрет недостаточно. Там возможны осложнения, даже кровопролитие. Ленин не принял во внимание его слова.
— Декрет содержит основное положение аграрной революции, — продолжал он. — И они довольно скоро осознают его смысл.
И он пустился в рассуждения о том, что декрет удовлетворял требованиям крестьян, выразителями которых были крестьянские депутаты, а следовательно, полностью отражал крестьянские интересы.
— Да, но крестьянские депутаты в основном эсеры, — возразил кто-то. — Они скажут, что мы воспользовались их идеей.
Ленин улыбнулся:
— Пусть говорят, что хотят! Крестьяне знают, что мы поддерживаем их законные требования на землю. Мы должны приблизиться к крестьянам, понять их нужды и стремления. Если есть несчастные дураки, которые над нами смеются, пусть себе смеются! В наши намерения не входило предоставлять эсерам монополию на крестьянство! Мы правящая партия, и вслед за диктатурой пролетариата нет для нас задачи более важной, чем аграрная революция.
Благодушным, приподнятым тоном он принялся развивать мысль о том, какой эффект произведет декрет среди крестьян. Они тотчас же его оценят и окажут полную поддержку партии, пришедшей к власти. Только надо срочно его отпечатать в пятидесяти тысячах экземпляров и раздать солдатам, возвращавшимся с фронтов. Солдаты, в свою очередь, должны ознакомить с декретом крестьян в своих деревнях, и таким образом декрет будет широко обсуждаться среди крестьянства. Его текст будет напечатан во всех газетах. Он разойдется в миллионах экземпляров по всей России. Земля, отнятая у помещиков, уже никогда не будет им возвращена. Ленин восторженно, весь сияя, подробно описывал, как декрет проникнет в самые отдаленные уголки России.
— Когда его раздадут демобилизованным солдатам, — говорил он, — надо будет очень четко и верно разъяснить им его смысл, что если помещики, купцы и кулаки все еще незаконно владеют землей, то их надо прогнать, а землю передать в распоряжение крестьянских комитетов. Мы поручим умным матросам проследить, куда солдат положит декрет. Он должен лежать у солдата на дне его вещевого мешка, чтобы солдат его не потерял. А еще дюжину экземпляров пусть положит куда-нибудь поближе, чтобы читать другим людям и раздавать попутчикам в поезде.
Любопытная деталь: Ленин настолько безоговорочно доверял матросам, что готов был поручить им следить за тем, как солдаты будут укладывать декрет о земле к себе в мешки. Ему хватило одного предыдущего дня, чтобы оценить их строгую морскую выправку и революционный пыл. Он даже простил им то, что поначалу они не спешили на штурм Зимнего, из-за чего осада дворца затянулась.
Итак, еще утром декрет о земле казался Ленину наиважнейшим вопросом текущего момента. Но позже, когда он прибыл в Смольный, выяснилось, что были дела и поважнее. Большевики заявили во всеуслышание, что власть в стране теперь принадлежит им, но поводов для беспокойства им хватало. Керенский с войсками находился недалеко от Петрограда; за прошедшую ночь уже успел сформироваться Комитет спасения отечества и революции, поставивший себе целью лишить большевиков власти; железнодорожники грозили забастовкой в случае, если не будет создано коалиционное правительство. Кроме того, необходимо было срочно наладить доставку в Петроград зерна, поскольку запасы его в столице стремительно истощались. Но основной задачей было привлечь армию на свою сторону.
В тот день первая речь, произнесенная Лениным, была не о земле, а о мире. В ней он настаивал на «справедливом демократическом мире», на немедленном заключении перемирия, на прекращении войны, так долго истощавшей трудовой народ. Несколько отступив от темы, он воздал должное английскому рабочему классу, который во времена чартистов сыграл заметную историческую роль в социалистическом движении. Не обошел вниманием и рабочий класс Франции и Германии, героически сражавшийся за революцию в своих странах. Говорил он и о русских солдатах, воюющих на фронтах. Ленин обращался к революционному движению в Европе — как бы поверх голов правительств подразумеваемых европейских стран. Звучала тема «братанья», «братства народов», которое должно было положить конец национальной розни. В Германии и Италии, говорил Ленин, бастуют рабочие, а это является признаком надвигающейся революции, которая должна охватить весь мир.
Джон Рид, присутствовавший на заседании съезда Советов, когда Ленин произносил эту речь, описывал его так: «Невысокая коренастая фигура с большой лысой, крепко посаженной головой и выпуклым лбом. Маленькие глаза, широкий нос, крупный рот, массивный подбородок, пока еще чисто выбритый, но уже с намеком на его знаменитую бородку, памятную нам по его прошлому и по его будущему». Он по-прежнему был одет неказисто — на нем был потертый костюм, длинные брюки не по росту. Джон Рид вспоминал, как, крепко взявшись руками за край трибуны, Ленин, прищурившись, обвел зал своими маленькими глазками, словно не замечая волны рукоплесканий, которыми он был встречен. Прежде чем начать свой доклад о мире, Ленин произнес: «Теперь пора приступать к строительству социалистического порядка!» Эта лаконичная фраза как-то не вязалась с общей темой его выступления.
В тот же день вечером Ленин зачитал декрет о земле, провозгласив конец частной собственности на землю. Исключение составляли земельные наделы, принадлежавшие «рядовым крестьянам и рядовым казакам». Вездесущий Суханов описывает, как Ленин пытался прочесть декрет, с трудом разбирая собственные записи, спотыкался на каждом слове, потом смутился и совсем замолчал. И тут кто-то быстро проскользнул К трибуне и пришел ему на помощь. Ленин с радостью уступил ему свое место и листки с неразборчиво написанным текстом декрета. Суханов пытается убедить нас в том, что проскользнувший на трибуну, некто по фамилии Сафаров, мог с ходу прочесть документ, написанный ленинской рукой. Это одна из целой серии историй Суханова о Ленине, в которую верится с трудом. Всякий, кому приходилось работать
