ими абсолютно бездушно, как будто и они были параграфом в его статистике власти. Ленин был барином по своему характеру — он был надменен, умел держать дистанцию с людьми, к которым обычно относился с иронией, даже с оттенком презрения. Кончилось тем, что вся Россия была обращена в его личные владения, коими он правил единолично, сначала восседая в Кремле, а позже из своей роскошной резиденции в Горках.
И вот теперь, когда мы ясно представляем себе его характер, взгляды и убеждения, можно еще раз взглянуть на ту самую скульптуру из бронзы, украшавшую его рабочий стол, которая изображала человекообразную обезьяну с человеческим черепом. Наконец-то эта композиция приобрела для нас смысл, зловещий смысл. Нам кажется, она выражает упадок, деградацию человеческого духа. Эти два персонажа — мартышка и череп — олицетворяют собой те пласты стихийного анархического мира, в который Ленин нес свой «порядок». По Ленину, мир состоял из человекообразных, которые должны были подчиняться его воле и повторять за ним все его уроки, как дрессированные мартышки повторяют жесты своего укротителя. А нет — так превращайтесь в человеческие останки, в череп — другого выбора нет. Людей надлежало пасти, сгонять в стада, — в школы, где суровый учитель преподносил им урок. Никто не смел противоречить ему, так же как и его последователям, — им не было даровано право свободно выражать свои мысли. Зачем? Все, что от них требовалось, — это покорное, бездумное подчинение власти. Иной участи они и не заслуживали. Потому что — кто они? Безмозглые обезьяны, мартышки, и больше никто.
На совести у Ленина было немало грехов, но самым тяжким из них было его безграничное презрение к человечеству. А с Карлом Марксом его роднило то, что оба они относились к крестьянству как к существам низшего порядка. У Маркса, например, есть известные строки, где он проходится по поводу «идиотизма деревенской жизни» и все сословие французских крестьян сравнивает с мешком картошки, бесформенным и тяжким на подъем. Хуже, он уподобляет крестьянство разлагающемуся трупу, — да, такое омерзение вызывали у него сельские труженики. Ленин пошел дальше. В его глазах анафему заслуживали не только крестьяне, но и все другие сословия, за исключением пролетариата, с которым, впрочем, он почти не имел близкого контакта. Окружив себя представителями интеллигенции и всякими теоретиками, он и их презирал в той же степени, что и крестьян, потому что не мог среди них найти себе равного по интеллекту — таковых вокруг него не оказалось. Его трагедия заключалась в том, что ему не довелось на своем жизненном пути встретить личность, превосходящую его не только по интеллекту, человека высоких моральных качеств, общение с которым просветило бы его, расширило бы его кругозор. У ног его барахтались мелкие людишки. Зиновьев, Радек, Каменев, Бухарин и все прочие были пигмеями рядом с ним. Они были его тенями, слугами и, как та обезьяна, подражали ему, не будучи одарены ни его могучим интеллектом, ни беспощадной волей к осуществлению задуманного им торжества идеи.
Это торжество выношенных Лениным идей обернулось самым страшным испытанием, какое только выпадало на долю человечества. На деле оно воплотилось в рабское поклонение идее, требовавшей отказа от своего «я», самоуничтожения личности, безропотного служения злому гению власти, Великому Инквизитору, жестокому властелину, коему единственному из всех сущих на Земле будто бы принадлежал ключ к разгадке мироздания. В романе Достоевского «Братья Карамазовы» есть сцена, где Великий Инквизитор ведет разговор с Христом. Автор вкладывает в уста Великого Инквизитора следующие слова: «О, мы убедим их, что они тогда только станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся… И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими… Мы исправили подвиг твой и основали его на
Что и говорить, Ленин действительно был великий упрощенец, а простых решений, как известно, не бывает. Он мечтал построить идеальное общество — нет ни малейшего сомнения в том, что помыслы его были чисты и страсть возвышенна, но идеалы, которым он поклонялся, предали его, как и всякого, кто им служил. В конце жизни, осознав, что пришлось претерпеть русскому народу и на какие невыносимые жертвы он обрек людей, утверждая свою диктатуру над ними, Ленин вынужден был признать свою ошибку: оказалось, он вел народ неверным путем. «Я, кажется, сильно виноват перед рабочими России…» — произнес он; более честной эпитафии не придумаешь. Мало кто из властителей, оставивших свой след в истории, способен произнести покаянные слова такой силы.
И то, что его преемником сделался не кто иной, как Сталин, можно объяснить лишь жуткой иронией судьбы. Неотесанный, грубый тиран, параноик и деспот, он не только был начисто лишен интеллектуальных способностей, какими обладал Ленин, он не мог путем связать на бумаге несколько слов, чтобы получилась грамотная фраза, — так безобразно он коверкал русский язык. При нем коммунизм превратился в безграничную деспотическую власть, какую доселе не знала мировая история. Ленин с его блестящим умом и интеллектом, при всем его эгоцентризме, феноменальной энергии и воле, направленной на свершение деяний весьма сомнительного свойства, со всеми его заблуждениями был, если присмотреться внимательнее, человеком. Сталин же был чудовищем. Вместе с тем важно отметить, что если бы не было Ленина, не было бы и Сталина. Ленин породил Сталина. Ленин, который ненавидел Сталина, презирал и боялся, собственными руками возвел его на трон — вот на ком вина за случившееся. Виноват он, и только он.
Решив однажды, что все средства хороши для завоевания диктатуры пролетариата, от имени которого должен был править он, и только он, Ленин обрек Россию на бесправное существование, лишив ее народ элементарных свобод. Это была деспотия без прикрас; ее оружием было истребление; ее целью были упрочение и незыблемость его собственной диктатуры. Он мог повелеть предать Европу революционному огню, не вникая в страшный смысл брошенных им слов. Подписывая декреты, он посылал на казнь тысячи и тысячи людей, и их смерть была для него абстракцией, потому что он воспринимал их как цифирки в своей статистике, которые просто были не на месте, и их следовало стереть, убрать, чтобы они не путались под ногами в победном марше его теории. Кровавые расправы, мясорубка, что смалывала тысячи людей в подвалах Лубянки, — все это его как бы не касалось. Обуздав русскую революцию и подмяв ее под себя, он ее затем предал; вот как раз в тот момент и замаячила фигура Сталина. Это было неизбежно.
Беззаконие коммунистического режима было сотворено Лениным, исключительно им. Общечеловеческого понятия морали для Ленина не существовало. С самого начала своей политической карьеры он с такой легкостью бросался словами «уничтожение», «нещадное», «истребить», как будто они были из детской считалочки, просто невинная игра. Его декреты обретали силу закона; тот, кто им сопротивлялся, объявлялся вне закона: человека лишали всех прав, в том числе права дышать. И все же порой он мог, беспристрастно взглянув на плоды своих усилий, понять бессмысленность изданных им же декретов. Новая экономическая политика по сути дела означала признание ошибочности избранного им пути. Сталин, не будучи, в отличие от Ленина, человеком большого ума, был неспособен объективно и трезво оценивать свои поступки и никогда не признавал своих ошибок. Насаждая собственный культ, он убивал, убивал и убивал, словно так называемый «научный марксизм» только для того и возник и был развит, чтобы утолить неуемную жажду Сталина к власти. Ленин тоже был крайне охоч до власти, но у него хватало нормального благоразумия и простой человеческой скромности, чтобы не потворствовать раздуванию его культа; подобные попытки вызывали у него отвращение.
«Ленин совершенно лишен честолюбия, — писал Луначарский. — Я думаю, он никогда не задумывается о том, как он выгладит в зеркале истории, и не интересуется тем, что скажут о нем потомки, — он просто делает свое дело». Луначарский писал это, когда Ленин был еще жив и его труды не были целиком изданы. Однако даже из ранних его работ, относящихся к начальному этапу ленинской деятельности, более чем очевидно вытекает, что уже тогда он рассматривал себя как историческую личность. Он твердо верил, — просто знал, что является вестником новой эры. Без всякой ложной скромности он видел в себе поборника новой веры, «Мессию», посетившего этот мир, чтобы положить конец угнетению, несправедливости и нищете.
Мы, пришедшие в этот мир уже после него, вольны по-своему оценивать роль Ленина в истории. Созданное им государство оказалось гораздо более несправедливым и во сто крат более деспотичным, чем низвергнутый им царизм. Ленин провозгласил, что в своем государстве он все построит заново. Увы, ничего нового он не создал, кроме новых названий. Все деспотические царства одинаковы, отличаются они лишь степенью деспотичности самого правителя. ЧК — это та же царская охранка, по-другому названная, но
