все ехавшие с ним эмигранты были исключительно большевики, то есть его люди. Можно считать, что небольшевиков, направлявшихся с ним в Россию, было всего два-три человека, не больше.
Вернемся к документу с подписями. Создается впечатление, что список был составлен на скорую руку прямо за обедом в отеле «Zahringer Hof», где перед отъездом собрались русские эмигранты. Это было 9 апреля, в полдень. Поезд уходил во второй половине дня, в три часа десять минут. Времени оставалось только на то, чтобы окончательно уладить все дела и еще раз обсудить ленинское «Прощальное письмо к швейцарским рабочим», которое накануне приняло собрание большевиков в Берне. В этом письме, обращаясь к швейцарским рабочим, Ленин с уважением отзывался о швейцарских социал-демократах, а затем провозглашал цели и задачи своей партии, повторяя то, что он уже неоднократно говорил. Но теперь его слова звучали особенно убежденно. Он снова подчеркивал, что видит главную цель в том, чтобы превратить империалистическую войну в гражданскую, войну порабощенных против поработителей за победу социализма. Он снова клеймил социалистов, которые встали на сторону своих воюющих буржуазных правительств. В письме к швейцарским рабочим он прорицал, что русская революция — всего лишь начало целого ряда революций, что она перешагнет пределы России. Ленин назвал немецкий пролетариат вернейшим, надежнейшим союзником русской и всемирной пролетарской революции. Неожиданный комплимент в тех обстоятельствах, надо заметить. Но гвоздем его выступления была мысль, изложенная в двух абзацах в самой середине его, где он объявлял русскую революцию началом всемирной революции. Вот что он писал и произнес:
«Русскому пролетариату выпала на долю великая честь
Россия — крестьянская страна, одна из самых отсталых европейских стран.
Это и есть то главное, что он хотел сказать швейцарским рабочим в своем прощальном письме. Но очевидно еще и другое: через них он обращался к рабочим всего мира. Письмо было опубликовано на немецком языке в швейцарской социалистической газете «Jugend-Internationale», а через некоторое время, в сентябре того же года, его напечатал Плеханов впервые на русском языке в газете «Единство», как бы предупреждая мир о коварстве, на которое способен был Ленин. Он был прав. Коварство Ленина и состояло в том, что в этом коротком сочинении он пытается навязать миф, будто именно он, Ленин, находится в самом горниле революционной борьбы, сам, собственной рукой, разжигает костер революции. «Революция не ограничится Россией», — торжественно провозглашает он, грезя о том времени, когда европейские и американские рабочие-социалисты утопят, наконец, буржуазию в ее собственной крови.
Письмо было зачитано во время обеда, на котором присутствовала небольшая группа швейцарских социал-демократов. Затем Платтен вручил Ленину три тысячи швейцарских франков, объяснив ему, что эти средства были собраны кооперативами. Ленин тоже собрал тысячу франков, и все единодушно решили, что, имея в общей сложности четыре тысячи франков, нечего бояться каких-либо осложнений, которые могли бы возникнуть во время их долгого пути до Петрограда. Тогда же, за столом, произошел один неприятный инцидент. Некто доктор Оскар Блум, член социал-демократической партии, выразил желание ехать вместе с группой Ленина. Однако Ленин был против этого, справедливо или нет подозревая Блума в том, что он полицейский шпик. Это был тот редкий случай, когда Ленин избрал демократический путь решения вопроса. Он потребовал всеобщего голосования. Результат был таков: одиннадцать человек проголосовали за доктора Блума, и четырнадцать — против. Блуму было сказано, что его в поезд не пустят, и это решение окончательное.
В два часа тридцать минут отбывающие двинулись на вокзал. Это было пестрое сборище, похожее больше на компанию, отправляющуюся на пикник. Они несли с собой корзины со скарбом, плетеные сумки, наскоро увязанные тюки. Платтен позаботился о том, чтобы путешественники были снабжены запасом еды на десять дней. Продукты к тому времени уже были доставлены на вокзал. [38]
Платтен считал, что посадка в поезд пройдет благополучно и никаких препятствий для отъезжающих не будет. Но не тут-то было. Прощание получилось весьма бурным. Оказалось, прошел слух, будто немцы заплатили Ленину хорошие деньги, и на вокзале собралась толпа русских эмигрантов. Их было человек пятьдесят. Они размахивали плакатами, протестуя против отъезда своих соотечественников. Ленин поглядел на плакаты и мрачно улыбнулся. Он был в котелке, в тяжелом пальто, в котором ходил летом и зимой, и в ботинках на толстой подошве, подкованной гвоздями, которые ему смастерил сапожник Каммерер. В руках он нес зонтик, пригодившийся ему потом, когда на платформе началась небольшая потасовка. Большевики запели было «Интернационал», но кругом раздались крики: «Немецкие шпионы!», «Кайзер вам оплачивает проезд!» — и большевики замолчали. Плапен, маленький, тщедушный, сражался с дюжим малым, но все- таки умудрился сесть в поезд целым и невредимым. Были и сочувствующие, хотя и немногочисленные. К Ленину подбежал Зигфрид Блох, швейцарский социалист. Он пожал ему руку и сказал: «Надеюсь скоро увидеть вас снова в наших рядах, товарищ!» Ленин на это ответил: «Гм, если мы скоро вернемся, это будет плохой знак для революции». Ленин с Крупской заняли купе второго класса, но не успел он, устроившись, достать свой блокнот для записей, как кто-то ему шепнул, что Оскар Блум спокойненько занял себе место в том же вагоне. Как и следовало ожидать, Ленин впал в неистовство. Он вскочил, выбежал из купе, схватил доктора Блума за шиворот и вышвырнул из вагона. В самый последний момент перед отправкой поезда на перроне показался Рязанов, близкий друг Троцкого. Он подбежал к поезду и, увидев в окне Зиновьева, закричал: «Ленин сошел с ума! Он не понимает, какой опасности всех подвергает! Вы разумнее его! Скажите, чтобы он отказался от этой безумной затеи проезда через Германию!» Зиновьев только улыбнулся. Он уже хорошо продумал, какие опасности могут подстерегать их в дороге. Но он свято верил в путеводную звезду Ленина. Речей не было, никто не фотографировался на память. Ровно в десять минут четвертого пополудни поезд тронулся. На перроне осталась горстка безутешных русских изгнанников. Свернув плакаты, они разбрелись кто куда.
Несмотря на то, что организацию проезда русских в опломбированном вагоне взяли на себя правительства Швейцарии и Германии и все решения касательно этого мероприятия принимались на самом высоком уровне, руководители этих государств вполне допускали, что такая акция может быть чревата для ее участников неожиданными последствиями и даже опасностью. В тот день из конца в конец сквозь эфирное пространство Европы летали телеграммы, в которых решалась судьба необычных путешественников. Рано утром немецкий посланник в Берне отправил в Берлин, в Министерство иностранных дел, телеграмму с сообщением, что все к отъезду подготовлено. Однако, продолжал он, совершенно необходимо обеспечить полную изоляцию русских во время следования поезда через Германию, дабы исключить малейшую возможность их контактов с немцами, иначе по прибытии в Россию они могут быть арестованы по приказу Временного правительства за измену. Посланник требовал, чтобы в немецкой прессе все было тихо по этому поводу до тех пор, пока о поезде с русскими не заговорит пресса других стран. Особенно тщательно, по его мнению, должен был умалчиваться факт участия Швейцарии в этом деле, поскольку, вне всякого сомнения, Антанта не одобрила бы данного маневра.
Поезд уже мчался на всех парах к границе, когда на Вильгельмштрассе пришла еще одна телеграмма от немецкого посланника в Берне. В ней он обращал внимание своего руководства на то, что русские эмигранты не предприняли никаких шагов, чтобы получить разрешение на въезд в Швецию. Из чего следует, уточнял он, что они полностью зависят от действий, которые должна предпринять немецкая сторона. Короче говоря, немцам еще предстояло использовать свои добрые старые связи в шведском правительстве, чтобы поезд с
