смотреть. Хотя есть среди них и довольно молодые… Нечесаные, спутанные волосы, вороватые движения, взгляды исподлобья. Варварская кровь. Все они больше похожи на животных, чем на людей. 'И она такая же, должно быть…' Кстати, её ведь уже привели, наверное.
Кэйдар заторопился к себе, в свой шатёр, под его спасительную прохладу. День и вправду обещает быть жарким до ночи, хотя и осень скоро. Ещё до обеда далеко, а уже такая духота.
Предусмотрительный Шира оставил на столе кувшин с разбавленным вином и блюдо с апельсинами, их сок хорошо утоляет любую жажду. Кэйдар прошёл к столу, неслышно ступая по мягкому ковру. Царевна уже была здесь, сидела на полу, неда-леко от входа, как и положено всем слугам. Склонившаяся голова, опущенные плечи, сложенные на коленях загорелые руки, открытые до локтей.
Кэйдар рассматривал её, стоя боком, пока разводил себе попить: налил бокал из кувшина, выдавил туда же сок одного апельсина и, только отпив несколько глотков, повернулся к ней лицом. Ещё с минуту разглядывал её оценивающе, с интересом. Распущенные, очень светлые волосы закрывали ей лицо, но Кэйдар чувствовал ко-жей её взгляд, настороженный и любопытствующий одновременно. 'Отец Вседер- житель! — воскликнул Кэйдар про себя с невольной улыбкой. — Уж не я ли должен тебя сейчас ТАК разглядывать!'
— Ты и есть Ирида, дочь вождя? — он усмехнулся, пытаясь за резким голосом и бес-церемонным вопросом скрыть своё удивление.
— Убитого вами вождя, — поправила она его, и в её голосе зазвенела ответная усмеш-ка, злая, горькая усмешка, даже не усмешка — упрёк. Медленно подняла голову, глядя прямо в глаза. Она — рабыня?! Кэйдар не одёрнул её, только бровью повёл, как будто говорил про себя: 'Интересно- интересно!'
А рабыня хороша. Чтоб понять это, хватило одного взгляда, но это был взгляд опытного любовника. Красивая даже. Конечно, красота эта не та, не привычная глазу: светлые волосы, смуглая от загара кожа, глаза не тёмные, — незнакомые! — ярко-синие, и высокие идеальной формы брови. И молодая, лет восемнадцать ей, не больше…
— Мне сказали, ты была единственной дочерью…
— Да, если б мой отец был жив… Или хотя бы Илан… Меня бы здесь точно не было! — девушка перебила его, — его, будущего Наследника! — повела головой, ото-двигая тяжёлые пряди, падающие со лба на глаза. — Они б не пожалели денег… За любую, названную вами цену… — голос её сорвался, потерял звучание, и рабыня отвернулась, отвела взгляд.
— А Илан… Это твой муж, да?
— Это мой брат!
— О, не знал. Если б и он остался жив, я бы и его принял подобающим образом…
Кэйдар рассмеялся над своими же словами, сквозь смех чувствуя, что нательный паттий присох к ране, и каждое движение вызывает неприятное ощущение. Боль напомнила об усталости. Захотелось скинуть с себя всё и в первую очередь этот тяжёлый панцирь, принять ванну, сделать массаж, хоть как-то расслабиться. А дев-чонка эта немного не кстати…
Отставив бокал, Кэйдар принялся сам развязывать ремешки панциря. Проклятый варвар! Как он смел руку поднять? Да ещё так точно, щепка прошла как раз между латами. Несерьёзно, но болезненно. Боль эта раздражала, а раздражение требовало выхода, и он заговорил сквозь плотно стиснутые зубы:
— Ты, я вижу, не до конца понимаешь своё нынешнее положение. Ты теперь не царевна. И твоего народа больше нет. Что стало с твоим братом, я не знаю, а, вот, отца твоего я убил сам в честном поединке. Вот этими вот руками! И поэтому всё, что тебе когда-то принадлежало или могло принадлежать, теперь моё. Даже жизнь твоя — это моя собственность. Понимаешь?
Конечно, она понимала, в лице сменилась мгновенно, вскочила на ноги, плавно качнувшись назад, вскинув руки, бесстрашно шагнула ему навстречу, сверкая глаза-ми:
— Конечно, я же не мужчина, я не могу…
— Вот именно, ты женщина! — Кэйдар перебил её, встречая ярость и гнев виэлийки спокойной улыбкой. — И ты даже не представляешь, как тебе повезло, ты теперь моя женщина. А с ними я обычно не разговариваю. У меня для них другой язык… — Он схватил рабыню за руки чуть ниже локтей, рывком притянул к себе. Но девчонка быстро сообразила, Кэйдар успел коснуться губами лишь её щеки, нежной, чуть прохладной кожи. От этого прикосновения, от волос, пахнувших разогретым солн-цем и степными травами, появилось настоящее желание, а не только попытка пока-зать свою власть.
Она сопротивлялась молча, смотрела с ненавистью, со злостью, и почти освободи-ла одну руку, и так больше и не дала поцеловать себя. Простая, шуточная возня, которую иногда так любил Кэйдар, на этот раз увлекла его по-настоящему. Невоз-можность легко взять то, что принадлежало ему на правах победителя и господина, заставила быть более грубым, чем он позволял себе обычно.
Два шага в поисках опоры, и вот она, стена, дощатая надпалубная надстройка, завешанная расшитым гобеленом. Прижатая спиной, притиснутая рабыня впервые застонала, хрипло, с болью. В последней отчаянной попытке освободиться вырвала одну руку, чуть не вцепилась, как кошка, ногтями в лицо. Кэйдар перехватил эту руку, больно стискивая оба запястья в своих пальцах. Прижал обе её руки к стене, высоко поднимая над головой. Ответом ему был не стон боли, а что-то на виэлий-ском, похожее на ругательство.
Она не давалась для поцелуя до тех пор, пока он не поймал её за волосы, а потом уже за подбородок. Неопытные сухие губы, казалось, тоже пахли солнцем и полы-нью. Горячая, дикая, с ненавидящим взглядом, она не давала остановиться.
Рука с лица, вниз по горлу, переместилась ниже, до ворота длинного свободного платья из грубой ткани. Громкий треск, но под платьем оказалось ещё что-то, ещё какая-то рубашка из тончайшего дорогого полотна. 'Спрятаться хотела среди про-стых!' Ещё один рывок от ворота и вниз. Панцирь и пояс с кинжалом мешали, не давали ощутить всю теплоту открытого, не защищённого одеждой тела.
Не обращая внимания на отчаянное сопротивление, коленом раздвинул её ноги, подсунул руку под колено, рывком поднял её всю вверх по стене, повыше. При пер-вом же толчке поймал её взгляд, улыбнулся в ответ на отвращение, боль, ненависть.
Они так и смотрели друг другу в глаза: Кэйдар — победно, каждым своим движени-ем доказывая, утверждая с таким трудом завоёванное право и власть; рабыня — с чуть откинутой назад головы — с ненавистью, с презрением, с отвращением. Он отпустил её руки, безвольно упавшие вниз, вдоль тела, всё равно она больше не сопротивля-лась, даже последний поцелуй приняла покорно, не отстраняясь. Может, поэтому Кэйдар и не сразу почувствовал опасность, перехватил её руку с кинжалом в послед-нюю секунду. Сталь панциря приняла весь удар, направленный в печень, и этот звон вернул в действительность.
Ярость в ответ на коварство была сильной, но короткой. Пощёчина и вывернутые пальцы поставили всё по местам.
— Дрянь! Думаешь, ты первая сегодня?..
Закрыв лицо руками, виэлийка медленно сползла по стенке на пол, затряслась в беззвучных рыданиях.
Дурочка. Глупая девчонка. Сама во всём виновата. Не надо было дёргаться…
Кэйдар дрожащими руками плеснул вина в бокал, выпил залпом, одним глотком. Нет, это было какое- то помутнение рассудка. Не иначе…
Он всегда был заботлив со своими рабынями. Шесть официальных наложниц, десятки случайных единичных связей. Конечно, частенько приходилось быть на-стойчивым, особенно когда в первый раз, но сейчас…
Ничего, будет, зато, знать своё место, своё настоящее предназначение, свою глав-ную обязанность: плодить потомство для мужчины-господина.
— Шира! — крикнул раба-слугу, краем глаза видя, как вздрогнула рабыня всем телом в испуге, завозилась, стыдливо запахивая платье на груди. В его сторону не смотрела намеренно, пыталась игнорировать. Уже поздно, милая.
Виэлийка оказалась вообще без всякого опыта, но не это привлекло Кэйдара, и даже не красота лица, нет. Красивых рабынь у него и дома полным полно, и рабыню-девственницу всегда можно купить — дело не в этом. Но ни одна из женщин, с кото-рыми приходилось иметь до этого случая дело, не сопротивлялась так отчаянно, так яростно, до самого конца. Это привносило в привычный набор чувств, сопровож-дающих
