Богиня

неизменно добра к ней. Но сестра Франческа непременно напишет, а может быть, даже навестит Дейзи.

Поеживаясь от холода, девочка пересекла двор и остановилась перед высокими неприступными воротами. Там, на воле, течет совершенно иная жизнь. Интересная. Волнующая.

Дейзи провела пальцем по затейливым завиткам. Где-то вдалеке слышалось урчание грузовика, спешившего на север по шоссе Санта-Ана. Пальцы девочки сжали холодное железо. Сестра Франческа как- то ездила туда, в город, называемый Лос-Анджелес, по делам монастыря и провела там целую неделю. Когда она вернулась, Дейзи набросилась на нее с расспросами о Лос-Анджелесе и заметила, что хорошенькое личико сестры Франчески слегка порозовело. Та объяснила девочке, что это настоящий Вавилон и слишком греховен, чтобы даже упоминать о нем. Однако Дейзи, окончательно заинтригованная, поинтересовалась, почему в таком случае преподобная матушка послала туда сестру Франческу.

– Церковная канцелярия находится в Лос-Анджелесе, – терпеливо пояснила сестра Франческа. – Иногда возникают проблемы, которые нельзя решить перепиской, и я, как представительница преподобной матушки, еду туда, чтобы все уладить.

Дейзи немного помолчала. Если Лос-Анджелес – нечто вроде Вавилона из Старого Завета, можно понять, почему преподобная матушка не желает там бывать, но казалось несправедливым посылать хорошую и добрую сестру Франческу в столь нечестивое место.

– Почему церковная канцелярия должна находиться в городе порока?

– Он не всегда был таким, Дейзи. Только после того, как там стали снимать живые картины.

Они как раз шли по крытой аркаде, и Дейзи, остановившись, изумленно уставилась на монахиню.

– Живые картины? – переспросила она, широко раскрывая глаза.

Сестра Франческа улыбнулась девочке, так напоминавшей ей младших сестер:

– Да, Дейзи. Их показывают на большом белом экране, и ты можешь видеть, как люди ходят, машут руками и даже улыбаются. Это называется кино.

Дейзи недоверчиво покачала головой:

– А вы видели живые картины, сестра Франческа?

– Нет, – с легким сожалением ответила та. – Это не подобает монахиням, Дейзи.

С тех пор, когда бы сестра Франческа ни отправлялась в Лос-Анджелес по делам, Дейзи всегда с нетерпением дожидалась ее возвращения и жадно расспрашивала о последних новостях кино. Сестра Франческа рассказала ей о фильме «Камо грядеши», где снимались не только люди, но и львы, и Дейзи поняла, что монахиня хотела увидеть его так же страстно, как и она сама.

– Откуда вы столько знаете о кино, если сами ни разу там не были?

На щеках сестры Франчески вспыхнули два ярких пятна.

– В городе продают журналы, где рассказывается о новых фильмах и людях, которые в них играют, – тихо пробормотала она.

– О, сестра Франческа, нельзя ли мне их посмотреть? Пожалуйста!

Сестра взглянула в умоляющие глаза малышки, и жалость возобладала над здравым смыслом.

– Конечно, – кивнула она и тотчас была вознаграждена крепкими объятиями детских ручонок.

– Но это должно стать нашей тайной, Дейзи. Надеюсь, ты понимаешь?

– О да, – пылко заверила девочка. – Я никому не скажу, сестра Франческа, обещаю.

Журналы поразили ее воображение, став пищей для ума. В мире живых картин возможно все. Кино – волшебная страна, где нищенка способна за одну ночь превратиться в принцессу.

Она свято хранила тайну и сдержала слово, не заикнувшись о кино ни одной живой душе. Джесси жестоко торговалась с остальными девочками, выменивая у них жалкие детские сокровища на вырезки с портретами кинозвезд Лилиан Гиш и Барбары Ламарр, присланные теткой, но Дейзи даже не испытывала соблазна последовать ее примеру. Лос-анджелесские киножурналы стали общим секретом ее и сестры Франчески, и девочка готова была скорее умереть, чем выдать его.

Девочка шаркнула носком туфли по земле, с возрастающим беспокойством ожидая появления первой крошечной точки на горизонте. Ласточки должны прилететь. Они – ее талисман и надежда на будущее. Дейзи почему-то твердо знала, что само ее существование таинственным образом связано с этими птицами.

– Пожалуйста, – прошептала девочка, прищурив слезящиеся от напряжения глаза. – О, пожалуйста, прилетайте!

И словно в ответ на ее мольбу появился один маленький летящий силуэт, за ним второй… третий… Дейзи вне себя от счастья стиснула руки. Они летят! Летят!!! Пока их всего несколько, но скоро небо потемнеет от десятков сотен птиц, несущих отблески солнца на своих сияющих черных крыльях.

– Хотела бы я родиться ласточкой, – шепнула Дейзи едва слышно, хотя, кроме нее, во дворе не было никого. – Я бы поднималась все выше и выше, пока не коснулась солнца!

Голубое, прошитое золотом небо теперь испещрили темные штрихи – передовые отряды огромной армии. Они накатывались волна за волной, ведомые слепым примитивным инстинктом, гнавшим их к Капистрано и залитым солнечным сиянием холмам. Сердце Дейзи наполнилось радостью. Когда-нибудь она станет такой же свободной, как птицы, неукротимо стремившиеся к плодородным землям на севере. Когда- нибудь гигантские железные ворота откроются и она ступит за пределы монастыря, совсем как сестра Франческа. Только, в отличие от нее, никогда не вернется.

Блаженную тишину разорвал резкий звон колокольчика сестры Доминики. Отчаяние охватило Дейзи. Ее отсутствие непременно обнаружат! Пора возвращаться. Ее ждут молитвы, завтрак, а потом и уроки. И все это время будут пролетать ласточки, а Дейзи лишь украдкой сумеет полюбоваться на них в высокие узкие окна. Почему, ну почему ее не оставят в покое сегодня, хотя бы на час?!

Послышался визгливый голос сестры Доминики. Девочка вздохнула, зная с точностью до секунды, сколько времени потребуется монахине, чтобы устремиться вниз по лестнице и грубо разрушить непередаваемую красоту утра.

За все проведенные в монастыре годы Дейзи ни разу не плакала, но при звуке захлопнувшейся двери сейчас у нее перехватило дыхание. Рассерженная монахиня шагнула к девочке:

– Дейзи Форд, немедленно вернись в дортуар! Я доложу о твоем поведении преподобной матушке- настоятельнице!

В жизни не встречала такого непослушного и упрямого ребенка!

Костлявая рука стиснула плечо Дейзи и с силой подтолкнула девочку к входу. Дейзи подняла голову, чтобы в последний бесценный миг взглянуть на ласточек, но дверь снова закрылась, отсекая ее от неба, солнца и птиц. Там – свобода, счастье и свет, а она – пленница, заключенная, узница.

Охваченная мучительной тоской, девочка последовала за сестрой Доминикой по бесконечным выбеленным коридорам в часовню.

– Джесси Салливан собираются удочерить!

Волшебные слова взволнованно облетели спальню, где девочки со сноровкой бывалых солдат застилали постели.

Дейзи молча уставилась на них. Прошло довольно много времени с тех пор, как кто-то из дортуара покидал монастырь с маленьким фибровым чемоданчиком, содержавшим, по мнению сестер, самое необходимое для новой жизни – обязательный комплект нижнего белья из грубой ткани. Им с Джесси исполнилось по одиннадцать лет. Приемные родители предпочитают детей помладше. Со временем всех девочек, деливших с ней спальню, вызывали к преподобной матушке. Оттуда они возвращались счастливые, возбужденные и вскоре исчезали навсегда. Остались лишь она и Джесси. Все остальные девочки, осиротевшие в девять-десять лет, прибыли сюда сравнительно недавно. Они горько плакали по ночам, когда выключали свет и надвигались тьма и одиночество.

– Вот еще! Да меня бы сто лет назад удочерили, – объявила Джесси, обводя пренебрежительным взглядом собравшихся у ее кровати воспитанниц. – Только мой дядя был жив и не хотел давать разрешения. Теперь-то он уже умер, – добавила она с нескрываемым самодовольством.

Дейзи, слегка хмурясь, завернула простыню на десять дюймов над краем одеяла, как предписывалось правилами.

– Вы тоже скоро уйдете, – весело утешила Джесси. – Рано или поздно всех удочерят!

– Кроме меня, – заметила Дейзи, подворачивая край одеяла с аккуратностью сиделки у постели