– Возможно, я не слишком хорошо знаю Голливуд, друг мой, – рассмеялся Паулос, – но одно мне прекрасно известно: ни одна монахиня просто не выживет в этой клоаке.
– Она воспитывалась в монастыре, клянусь жизнью, – продолжал ничуть не обескураженный Саттон. – Я обещал, что мы заедем за ней в восемь.
– Нет! – запротестовал Паулос, начиная тревожиться, но было слишком поздно. Саттон повесил трубку.
Паулос задумчиво покачал головой. Валентина! Окажется ли она такой же прекрасной в жизни, как на экране? Сомнительно. Просто физически невозможно. Скорее это еще одна актриса, как две капли воды похожая на десяток остальных бездушных кукол, с которыми он успел познакомиться за три месяца жизни в Голливуде. Из тех, кто не может говорить ни о чем, кроме себя, самовлюбленная, эгоцентричная, жалкое подобие ослепительного, необыкновенного создания, которое представало на экране. Паулос видел все ее фильмы.
Он неожиданно помрачнел. Почему во всем, что касается Валентины, сама мысль о том, что иллюзии развеются, кажется такой невыносимой?
Валентина придирчиво разглядывала себя в зеркале. Сегодня вечером она должна казаться безудержно счастливой, ослепительно прекрасной. Однако ее глаза распухли от слез, а губы искусаны. Но она уже приняла решение. Назад дороги нет!
В семь часов она вынула легкое, летящее платье из ярко-зеленого прозрачного шифона и начала одеваться. Потом взяла в руки флакон духов, но тут же его отложила. «Арпеж», любимый аромат Видала. Больше она никогда не притронется к этим духам.
Как-то давным-давно Роган подарил ей «Же Ревьен». Валентина дотронулась пробочкой до запястий и шеи, гадая, кто из известных голливудских распутников будет ее партнером в этот вечер.
В дверь позвонили, и Валентина пошла открывать. Она разрешила Элли взять отпуск и не намеревалась вновь видеть горничную, пока не исполнит свой план. Элли немедленно поймет, что происходит, а вынести ее неодобрение сейчас просто нет сил.
– Дорогая, ты выглядишь словно дар богов, – вкрадчиво произнес Саттон, целуя ее в щеку и удивленно поднимая брови при виде скромно обставленной комнаты. Как он успел заметить, горничной нигде не было. Странно. – Позволь представить тебе Паулоса. Он приехал в Голливуд, чтобы писать музыку для «Метро- Голдвин-Мейер», но твердит, что разочаровался в Голливуде и на днях возвращается в культурную атмосферу Парижа и Рима.
Несколько мгновений Паулос не мог пошевелиться. Ее волосы казались унизанными сверкающими хрустальными бусинками света. Все в ней словно мерцало и переливалось. Все, кроме глаз – дымчато-серых, полных невыразимой печали. Паулос выступил вперед и благоговейно взял ее за руку, сознавая, что только сейчас с ним произошло чудо.
Первой реакцией Валентины было удивление. Впрочем, оно тотчас же сменилось облегчением. Молодой человек, крепко сжимавший ее пальцы, не был похож на типичного завсегдатая голливудских премьер и вечеринок. Серые умные глаза. Точеное лицо с тонкими чертами.
– Я счастлив познакомиться с вами, – искренне воскликнул он, и, к своей радости, Валентина не ощутила на себе слишком знакомого похотливо-оценивающего взгляда.
– Паулос – это русское имя? – поинтересовалась она, надевая палантин.
– Нет, греческое.
Валентине понравился его мягкий, негромкий голос, и хотя он взял ее под руку, пока они направлялись к машине, однако немедленно отстранился, как только они уселись. Валентина не знала, что и думать. Но по крайней мере ей не придется отбиваться от слишком назойливых знаков внимания!'
– Куда едем? – осведомился Саттон, устраиваясь рядом с водителем.
– Ты просто невозможен! – раздраженно воскликнула Клер. – Неужели ты не успел заказать столик?
– Дорогая моя, я не имел ни малейшего представления, куда захотят поехать наши гости. Насколько я знаю, Валентина питает тайную страсть к дешевым забегаловкам, и…
– Хватит глупостей, Саттон! – резко перебила его Клер. – Ни у Валентины, ни у меня нет желания бегать по грязным кабакам! Отправимся в «Романофф».
– А я думал, – негодующе вскинулся Саттон, – что у тебя нет желания посещать злачные места! Майк Романофф – просто позер.
– Майк Романофф – джентльмен, – заявила Клер Хайд со стальными нотками в голосе, услышав которые ее муж мгновенно и покорно смолк. – Он просто лапочка и один из добрейших людей, которых я знаю.
– В «Романофф», – устало велел Саттон шоферу, и Валентина заметила, что Паулос широко улыбнулся.
– Мне нравится Его императорское высочество, – поддержал он Клер, когда лимузин выехал на бульвар Сан-сет. – Мы встретились в первую неделю после моего приезда.
– Этот человек просто самозванец и шарлатан, – процедил Саттон, закуривая сигару.
– Конечно, – согласилась жена, – но очень милый шарлатан, чего не скажешь о многих других мошенниках в этом городе.
– Я с ним не знакома, – вмешалась Валентина, наконец уверившись в том, что вечер не станет таким тяжким испытанием, как она боялась. – Он действительно русский?
– Он не знает ни слова по-русски, дорогая, – усмехнулся Саттон. – Не удивлюсь, если он не был дальше нью-йоркского Баттери-парка.
– Думаю, здесь вы ошибаетесь, – покачал головой Паулос, и Валентина снова отметила, какой приятный у него голос. – Возможно, он и не бывал в России, но в Европе – наверняка.
– Какой кошмар! – театрально вздохнул Саттон. – Если такой умный человек, как вы, попался на удочку этого типа, то что говорить об остальной доверчивой публике?!
– Это не совсем так, – дружелюбно возразил Паулос. – Просто мне нравятся люди, отличающиеся бьющим через край жизнелюбием.
– Вздор! – фыркнул Саттон, однако, когда они вошли в ресторан, тепло обнял Его императорское высочество принца Михаила Александровича Романофф.
– К сожалению, мы не успели заказать столик, старина. Нас четверо.
Майк Романофф оглядел гостей, и глаза его радостно зажглись при виде Валентины.
– Божественная Валентина! – воскликнул он, восторженно улыбаясь и почтительно целуя ей руку. – Конечно, мы найдем для вас столик. – И, обратившись к подошедшему метрдотелю, велел: – Немедленно пересадите эту деревенщину за четвертым столиком.
– Но это влиятельные люди, мистер Романофф!.. Они…
– Деревенские болваны, – докончил за него Майк. – Пересадите их.
– Да, сэр.
«Деревенские болваны» мгновенно подевались куда-то, а Валентину, Паулоса и чету Хайдов с поклонами проводили за столик. Обедающие оборачивались, улыбались и приветствовали их. Валентина слышала, как ее имя передавалось из уст в уста и присутствующие осведомлялись друг у друга, кто этот молодой человек рядом с известной звездой. К завтрашнему дню Луэлла непременно прознает обо всем и не преминет упомянуть в своей колонке, что Валентина, которую редко видели на людях без ее наставника и Свенгали, Видала Ракоши, вчера ужинала в обществе молодого пианиста и композитора мистера Паулоса Хайретиса.
Фотограф, пользуясь выпавшей возможностью, поспешно подбежал к их столику, и Валентина отшатнулась, ослепленная вспышкой.
– Наверное, с вами это постоянно случается, – посетовал Паулос, наблюдая, как бесцеремонно волокут к выходу дерзкого репортера вышибалы Майка. Майк был профессионалом своего дела и поэтому безошибочно чувствовал клиентов, которым нравилось подобное внимание, и тех, кто старался избегать излишней шумихи. Ослепительно прекрасная, очаровательная Валентина, несомненно, относилась к этой последней и редкой категории.
– Нет, – покачала она головой, радуясь, что цель этого вечера была достигнута. – Я не часто бываю в ресторанах по вечерам.
Паулос окинул ее долгим задумчивым взглядом. Она оказалась совершенно не той, какую он ожидал
