Весь февраль она с надеждой ждала. Ребенок уже шевелился, Дженевра часами писала имена, подбирая подходящее – Кэролайн, Кристина, Дэвид, Роберт, Бенджамен. Ни одно из них ей не нравилось. Дженевре очень хотелось добавить к списку мужских имен Александр или Уильям, но она понимала, что только приведет в ярость отца, если назовет ребенка его именем. Понимала, какую боль причинит отцу, в открытую назвав ребенка в честь Александра. Вдруг Дженевра вспомнила, как Александр рассказывал, что дед всегда называл его Саша. Ее отец не догадается, что Саша – уменьшительное от Александра. Ей нравилось это имя, казалось куда более интересным, чем Дэвид, Роберт или Бенджамен.
Кончился февраль, начался март, а письма все не было. Наступил апрель.
Знай Виктор Каролис, как долго и терпеливо она ждет, он бы удивился. Сразу после разговора с Чарли в гостинице на Пятой авеню один из его помощников с легкостью подкупил лакея Шермехонов, чтобы тот перехватывал его письма, как это делала мисс Берридж в доме Гудзонов. Лакей должен был изымать письма Дженевры и Александра, а также письма Чарли к ним обоим, за исключением двух первых. Одно письмо от Дженевры должно было дойти до Чарли, и одно ответное письмо от Чарли Дженевра должна была получить без помех. Таким образом, Виктор мог быть уверен, что Чарли подтвердит сказанное им самим Уильяму Гудзону, а именно – что Александр женится на дочери английского лорда, у которого гостит.
Лакей Шермехонов оказался не таким сообразительным, как мисс Берридж. Оговорка насчет двух первых писем его запутала, и он просто отдал письмо Дженевры Виктору Каролису. Письмо, в котором Дженевра просила Чарли сообщить Александру о ребенке, попало в огонь нераспечатанным, как и все предыдущие.
Дженевра в отчаянии писала письмо за письмом. Ответа не было. Приходили только полные печали письма от ее отца.
Сад постепенно оживал, расцветая красками, ярко желтели нарциссы, на солнце пестрели анютины глазки. Боль прочно поселилась в сердце Джепевры. Она больше не сомневалась в своем будущем. Ей придется поднимать ребенка одной. Не приходилось рассчитывать ни на отца, ни на кого-либо другого. Выбора у Джепевры не было, но она не собиралась сдаваться. Она заработает на жизнь шитьем или уроками. И однажды Александр увидит своего ребенка, зачатого в миг безрассудной страсти и, по крайней мерс с ее стороны, – любви.
Когда начались схватки, Дженевру перевели из ее по-спартански обставленной кельи в помещение для рожениц и оставили на попечение монахини, выполнявшей обязанности повивальной бабки. Сестра Мария Луиза была пожилой, несуетливой и по-матерински заботливой женщиной.
– Пойдем со мной, милая, ложись вот сюда, на кровать, – сказала она радушно, откинула одеяло и взбила подушки.
Дженевра в свободной монастырской рубахе из грубого полотна присела на край кровати и с любопытством спросила:
– Как вы думаете, сестра Мария Луиза, мой ребенок скоро появится на свет?
– Этого никто не знает, милая, – ответила Мария Луиза, поднимая ноги Дженевры и помогая ей улечься. – Первенец обычно не спешит увидеть свет Божий. Наберись терпения.
Схватки повторились, Дженевра вцепилась руками в края узкой кровати, ожидая, когда боль отпустит. Мария Луиза одобрительно улыбнулась.
– Все хорошо, милая. Так и должно быть. Если вначале схватки сильные, роды обычно проходят быстро, без осложнений. Держись за прутья спинки у тебя в изголовье, а не за края кровати, будет легче.
Дженевра закинула руки за голову и нащупала металлические прутья. Боль отпустила, она расслабилась и опять полюбопытствовала:
– Сколько младенцев родилось в этой комнате, сестра Мария Луиза?
– Не спрашивай, милая. Матушка-настоятельница запрещает говорить о малютках, что здесь родились.
– Я спрашиваю только о детях, а не о матерях. – Говоря это, Дженевра кривила душой. Ей хотелось разузнать о женщинах, рожавших здесь до нее, о девушках из знатных семей, которые попали в такое же положение, что и она. Забирал ли кто-нибудь из них новорожденных с собой, покидая монастырь, и если да, то как сложилась их судьба за его стенами. Вместо этого она спросила: – Сколько родов вы приняли, сестра Мария Луиза? Все младенцы были здоровы?
Доброе лицо Марии Луизы озарилось теплой улыбкой.
– Благослови тебя Господь, милая. Конечно, младенцы были здоровы. Разве у сестры Иммакулаты могло быть иначе?
Дженевра с трудом улыбнулась.
– Кто такая сестра Иммакулата? Я не встречала ее здесь.
Мария Луиза продолжала что-то делать, тихо передвигаясь по комнате.
– Не встречала, потому что она уже год как умерла, мир праху ее. Последний младенец, которого она приняла, был сыном… – Она оборвала себя на полуслове, поняв, что едва не проговорилась, и чуть было не назвала имя знатной молодой женщины-матери. – Последний младенец, которого она приняла, был мальчиком, – закончила сестра, ее здоровый румянец стал ярче обычного.
Дженевра чуть не задохнулась, когда начались очередные схватки. Она ухватилась за прутья над головой, как посоветовала Мария Луиза. Когда боль отпустила, Дженевра глубоко вздохнула и спросила:
– Сестра Иммакулата принимала здесь все роды?
Мария Луиза с трудом наклонилась и поставила на пол в изножье кровати большой фарфоровый таз.
– Все без исключения. – Она приложила скрюченную руку к пояснице. – По велению сестры Иммакулаты наш монастырь начал принимать матерей, чьи младенцы потом оставались в приюте.
Дженевра озадаченно сдвинула брови.
