велюровую шляпу, которая больше подходила главарю мафии, чем мэру.
— Они начинают кампанию против вас и собираются дать яростный бой, гораздо более жестокий, чем в прошлый раз.
— Я привык к жестоким битвам, — сказал Чипс, взяв в руки черную трость. — Они доставляют мне удовольствие.
Он быстро вышел, и помощники поспешили следом, все еще пытаясь заставить его выслушать их.
— Генри Мортимер, репортер «Глоб», говорит, что слово «взяточничество» уже было использовано. Если бы «Глоб» изменил…
— Они выдвигают кандидата, который намерен обойтись без опеки боссов и в корне изменить политику местных властей…
Чипс сел в сверкающий черный седан. Его помощники направились к «форду». Чипс больше всего любил этот момент в начале рабочего дня. Его шофер имел строгие инструкции не замедлять хода перед пешеходами, уличным транспортом и прочими незначительными препятствиями. По обеим сторонам капота развевались флажки, почти непрерывно звучал предупредительный сигнал, когда Чипс О'Шогнесси торжественно направлялся в центр своего королевства. Сопровождай его каждое утро отряд всадников в медных латах, он был бы еще счастливее. Пожалуй, он опоздал родиться, размышлял Чипс. Ему бы следовало быть римским императором или монгольским завоевателем. Он был убежден, что в его жилах течет кровь ирландских королей, и потому вел себя соответствующим образом. С присущей ему энергией и способностями он очень эффектно обставлял свое прибытие в Сити-Холл и принимался за муниципальные дела, как правило, не считаясь с чьим-либо мнением, кроме своего.
Он долго добивался власти, но еще не насладился ею в полной мере. Он начинал, будучи самым молодым мэром, и у него не было даже своего офиса. Будущее манило его неограниченными возможностями, и в те головокружительные дни не нашлось бы мужчины или женщины, которые не верили бы, что он снова победит на выборах. Не то чтобы все хотели этого. Многие были против того, чтобы городом командовал этот мягкий на вид, но безжалостный диктатор, который пришел к власти с помощью местных воротил. Все надеялись, что с диктаторством будет покончено, по крайней мере в следующие четыре года. Снятие Чипсом своей кандидатуры за несколько часов до проведения голосования повергло город в оцепенение. Старый Фергус Конвей даже скончался от удара, а его вдова публично возложила вину за это на Чипса О'Шогнесси. С его же стороны не последовало никаких вразумительных объяснений.
Он утверждал, что выбывает из предвыборной гонки, поскольку четыре года пребывания на посту городского головы показали — городу нужен более зрелый мэр. Даже школьникам было ясно, что это просто отговорка. Отсутствие опыта ни разу не проявлялось за время его пребывания на посту мэра. Кроме того, он нес что-то о скромности, смирении, прямодушии. Ни одним из этих качеств Чипс никогда не обладал.
Никто в городе не знал истинной причины его поступка, даже его семья. Единственным человеком, которому было известно, почему бостонский мэр добровольно сдал свои позиции, хотя в дальнейшем оставался крупным политическим деятелем города в течение тридцати лет, являлся Дьюарт Санфорд.
Чипс подписал документ о начале строительства скоростной автострады, когда внезапно на него нахлынули воспоминания. Ненависть, копившаяся годами, вновь охватила все его существо, и руки Чипса неистово затряслись.
Секретарша с беспокойством посмотрела на него:
— С вами все в порядке, сэр?
— Разумеется, — резко ответил Чипс, размашисто подписывая документ.
Что на него могло так повлиять? Может быть, физиономия, которую он жирно обвел в сегодняшней утренней газете? Или предстоящие выборы?
— Да пошли они ко всем чертям, — проворчал он и написал отказ на стопке просьб, лежащих перед ним, даже не удосужившись прочитать, чего хотели просители.
Тридцать лет ожидания, тридцать лет в политике — и ни разу за это время не попытать блаженства занять высший пост. Его авторитет городского политического деятеля не вызывал сомнений, но что есть власть без ее зримых атрибутов? Для человека его склада такая власть мало что значила. День смерти Дьюарта Санфорда стал для него счастливейшим в жизни. Теперь нельзя было терять ни одного часа. Он немедленно объявил о своем намерении баллотироваться на пост мэра, хотя оставалось еще восемь месяцев до выборов. Затем последовала его блестящая победа. Это был бальзам на его озлобленную душу. Сразу же после вступления в должность он отправился в одиночестве на бостонское кладбище и постоял у могилы своих родителей.
— Я выполнил свое обещание, — сказал он, затем, низко наклонившись, взял горсть земли и высыпал ее сквозь пальцы на ухоженную могилу, где лежали роскошные цветы. Это была ирландская земля, доставленная сюда из страны, которую Чипс никогда не видел, но которую его родители любили всем сердцем.
Он простоял там дотемна, а потом вернулся, чтобы отпраздновать свою победу.
Прошли четыре коротких года, и вот по городу поползли слухи, что он подает в отставку. Чипс мрачно улыбнулся, ознакомившись с деятельностью муниципального правительства. Бостон, а может быть, и вся Америка еще услышат о Чипсе О'Шогнесси. Если его не переизберут мэром, он осуществит то, что собирался сделать многие годы: выдвинет свою кандидатуру на пост губернатора штата. Чипс тихо засмеялся, и секретарша удивленно поджала губы. Может быть, правы те, кто считает, что мужчина в шестьдесят девять лет уже слишком стар, чтобы активно заниматься общественной деятельностью. Может быть, мэр уже выдохся.
Он диктовал с такой скоростью, что она печатала на машинке без передышки. Чипс О'Шогнесси обычно работал по восемнадцать часов в день и считал, что все его окружение должно делать то же самое.
— Вам звонит из Нью-Йорка миссис О'Шогнесси, — сказала секретарша, радуясь минутке отдыха.
Чипс совсем забыл о Глории. Он ждал ее звонка и, закурив сигару, дал знак секретарше, чтобы та прошла в приемную. Он пустил клубы ароматного голубого дыма.
— Глория, — сказал он добродушно, — как хорошо, что ты позвонила. — Чипс надеялся уловить в голосе Глории напряженные нотки.
— Извини, я опоздала. Я ходила по магазинам с Мими Фарквахерсон.
— А… — промолвил Чипс, будто это объяснение все прояснило. Глаза его вспыхнули. Он прекрасно знал, что Мими Фарквахерсон никогда нигде не появлялась днем до самого часа коктейлей. — Как там Нью-Йорк? По-прежнему бурлит?
— Уинтропы вернулись с Ривьеры. Они купили виллу на Кэп-Феррат. В среду Уитни дали прекрасный обед в честь перуанского посла.
— А как прошел костюмированный бал?
Глория напустила на себя искусственную веселость:
— Великолепно!
По договоренности для безопасности ее сопровождал старый Билли Уолтерс. Ночь она провела с Рамоном, и как выяснилось, в последний раз. От рыданий у нее разболелась голова.
— Ты нужна мне здесь, в Бостоне, на митинге сегодня вечером, — сказал Чипс.
— Да… Конечно.
— Успеешь к половине седьмого? — Чипс приподнял свои густые брови. Глория была необычно податлива.
— Да. — Голос ее срывался, но она старалась контролировать себя, и Чипс ничего не заметил. Он уже было усомнился в своих подозрениях по поводу ее неверности. Выйди Глория за границы обычного флирта, она вряд ли так охотно согласилась бы вернуться в Бостон.
— Я соскучился по тебе, — сказал он хрипло.
— Хорошо, — прошептала она.
Он попрощался и положил трубку. Ожидание предстоящего огромного митинга поднимало настроение и возбуждало его. Ему вовсе не хотелось возвращаться в пустой дом после эйфории от общения с рукоплещущей толпой, с воодушевлением поющей «Звездное знамя».
Возвращение Глории было желательно вдвойне. Со своей прической идеальной молоденькой американки и ярко накрашенными губами она произведет весьма положительное впечатление на трибуне, а позднее он насладится ею, дав волю избытку своих чувств.
