новой куклой. Миледи поняла, что ее в этот вечер не уговорить.
— Приходи ко мне утром, Рэчель, как только встанешь, — сказала она, — я тебе кое-что расскажу.
С этими словами миледи медленно ушла от нас, глубоко задумавшись и, по всей вероятности, не очень довольная направлением, какое приняли ее мысли.
Вслед за нею простилась и мисс Рэчель. Сперва она пожала руку мистеру Годфри, который стоял на другом конце залы, разглядывая картину на стене.
Потом повернулась к мистеру Фрэнклину, все еще молча и утомленно сидевшему в уголке.
О чем они говорили между собой, я не могу сказать. Но, стоя возле большой дубовой рамы, в которую вставлено зеркало, я увидел в нем, как она, прежде чем уйти спать, украдкой вынула из-за корсажа медальон, подаренный ей мистером Фрэнклином, и показала ему с улыбкой, конечно означавшей нечто не совсем обыкновенное. Это обстоятельство несколько поколебало мою прежнюю уверенность, и я начал думать, что, может быть, Пенелопа права насчет чувств ее барышни.
Как только мисс Рэчель перестала ослеплять его, мистер Фрэнклин приметил и меня. Его непостоянный нрав, то и дело изменявшийся, уже успел измениться и в отношении индусов.
— Беттередж, — сказал он, — я почти готов допустить, что придал слишком большое значение словам мистера Мертуэта, когда мы разговаривали в кустарнике. Желал бы я знать, не угостил ли он нас россказнями, которыми так любят щегольнуть путешественники? Неужели вы в самом деле намереваетесь спустить собак?
— Я сниму с них ошейники, сэр, — ответил я, — и дам им вволю побегать ночью, если они учуют чужой след.
— Это хорошо, — сказал мистер Фрэнклин. — Мы тогда увидим, что нам делать завтра. Я вовсе не собираюсь пугать тетушку, Беттередж, без серьезной причины. Спокойной ночи!
Он казался таким усталым и бледным, когда кивнул мне головой и взял свечу, чтобы идти наверх, что я осмелился посоветовать ему выпить на ночь бренди с содовой. Мистер Годфри, подошедший к нам с другого конца комнаты, поддержал меня. Он самым дружеским образом стал уговаривать мистера Фрэнклина выпить чего-нибудь, прежде чем лечь спать.
Я упоминаю об этом обстоятельстве потому, что после всего виденного и слышанного мною в этот день мне было приятно заметить, что оба наши джентльмена по-прежнему находятся в хороших отношениях. Их словесная битва (слышанная Пенелопой в гостиной) и соперничество за благосклонность мисс Рэчель, по-видимому, не привели к серьезной размолвке. Но ведь оба они были люди светские и с хорошим характером. А люди высокого звания имеют то достоинство, что никогда так не вздорят между собой, как люди незнатные.
Мистер Фрэнклин отказался от бренди и пошел наверх с мистером Годфри, так как комнаты их были рядом, но, вероятно, на площадке кузен уговорил его или, по обыкновению, у него изменилось настроение.
— Может быть, мне и захочется выпить ночью, — крикнул он, — пришлите-ка мне в комнату бренди.
Я послал Самюэля с бренди и водой, а потом вышел снять ошейники с собак. Обе они чуть не сошли с ума от удивления, что их выпустили в такую пору ночи, и прыгали на меня, как щенки. Однако дождь скоро охладил их пыл; они полакали немножко воды и вползли назад в свою конуру. Возвращаясь домой, я приметил на небе признаки, предвещавшие перемену погоды к лучшему. Мы с Самюэлем обошли весь дом и, по обыкновению, заперли все двери. На этот раз я все осмотрел сам и ни в чем не положился на своего помощника. Все было крепко-накрепко заперто, когда мои старые кости улеглись в постель в первом часу ночи.
Должно быть, хлопоты этого дня были мне не под силу. Как бы то ни было, а и я заразился болезнью мистера Фрэнклина в эту ночь. Солнце уже всходило, когда я наконец заснул. Все время, пока я не спал, в доме было тихо, как в могиле. Не слышалось ни малейшего звука, кроме шума дождя и шелеста ветра в деревьях, поднявшегося к утру.
В половине восьмого я проснулся и открыл окно. День был прекрасный, солнечный. Часы пробили восемь, и я вышел, чтобы снова посадить собак на цепь, когда услышал позади себя на лестнице шуршание женских юбок.
Я обернулся: с лестницы, как сумасшедшая, бежала за мною Пенелопа.
— Батюшка! — кричала она. — Ради бога ступайте наверх!
— Ты, верно, с ума сошла? — спросил я.
— Пропал! — повторила Пенелопа. — Пропал, и никто не знает как.
Ступайте и посмотрите.
Она потащила меня за собой в гостиную нашей барышни, ведшую в ее спальню. Там, на пороге спальни, стояла мисс Рэчель, почти такая же бледная, как ее белый пеньюар. Обе половинки индийского шкапчика были раскрыты настежь. Один из ящиков выдвинут так далеко, как только можно его было выдвинуть.
— Посмотрите! — сказала Пенелопа. — Я сама видела, как мисс Рэчель положила вчера алмаз в этот ящик.
Я подошел к шкапчику: ящик был пуст.
— Правда ли это, мисс? — спросил я.
Со взглядом, который не походил на ее обычный взгляд, и голосом, который не походил на ее голос, мисс Рэчель ответила, как моя дочь:
— Алмаз пропал!
Сказав эти слова, она ушла в свою спальню и заперла за собою дверь.
Прежде чем мы успели сообразить, что теперь делать, вошла миледи; она услышала мой голос в гостиной дочери и спросила, что случилось. Известие о пропаже алмаза ошеломило ее. Она тотчас подошла к спальне дочери и настояла, чтобы ее впустили. Мисс Рэчель впустила ее.
Тревога, охватившая дом с быстротой пожара, прежде всего достигла обоих джентльменов.
Мистер Годфри первый вышел из своей комнаты. Когда он услышал, что случилось, он только в изумлении всплеснул руками, что не слишком-то свидетельствовало в пользу его душевной твердости. Мистер Фрэнклин, на прозорливость которого я рассчитывал, надеясь, что он подаст нам совет, оказался так же ненаходчив, как и его кузен, когда, в свою очередь, услышал это известие. Против ожидания, он наконец-то хорошо выспался, и эта непривычная роскошь привела его, как он сам говорил, в какое-то одурение. Однако, когда мистер Фрэнклин выпил чашку кофе, которую, по иностранному обычаю, всегда выпивал за несколько часов до завтрака, — разум его прояснился, он стал проявлять свое врожденное здравомыслие: решительно и умно он принял следующие меры.
Он начал с того, что послал за слугами и велел им оставить все двери и окна первого этажа (за исключением парадной двери, которую я отпер) именно так, как они были, когда мы запирали их накануне. Потом он предложил своему кузену и мне, прежде чем предпринять дальнейшие шаги, удостовериться, не завалился ли куда-нибудь алмаз, например, за шкапчик или за стол, на котором стоял шкапчик. Поискав в обоих местах и не найдя ничего, расспросив также Пенелопу и узнав от нее не более того, что она уже сказала мне, мистер Фрэнклин предложил расспросить мисс Рэчель и послал Пенелопу постучаться в дверь ее спальни.
На стук вышла миледи и закрыла за собою дверь. Через минуту мы услышали звуки ключа в замке; мисс Рэчель заперла дверь изнутри. Госпожа моя подошла к нам в сильном недоумении и огорчении.
— Пропажа алмаза совершенно потрясла Рэчель, — сказала она в ответ мистеру Фрэнклину. — Она какая-то странная и не хочет говорить об этом даже со мною. Вам невозможно увидеть ее теперь.
Усилив этим сообщением о мисс Рэчель наше недоумение, миледи после маленького усилия вернула себе свое обычное спокойствие и смогла действовать с обычной решимостью.
— Я полагаю, что ничего не остается делать, как послать за полицией, — сказала она спокойно.
— А полиция прежде всего должна, — прибавил мистер Фрэнклин, подхватив ее слова, — схватить
