Объект его размышлений одарил своего шефа ослепительной улыбкой и промурлыкал:
— Одну минутку, пожалуйста.
Броньола подошел к пульту управления, сел и, закурив, стал наблюдать за работой Розы. А посмотреть было на что. Ее пальцы так и летали по клавиатуре, едва касаясь кнопок. Да, она работала превосходно. Глядя на нее, Броньола чувствовал себя немного виноватым. Роза впервые работала в полевых условиях, хотя он возражал против ее решения участвовать в операции вместе с Боланом... К черту! Он не хотел вовлекать ее в это дело до такой степени. Сама кругом виновата. А ведь он ее предупреждал. Предупреждал насчет Болана.
«Думаю, ты не устоишь перед этим парнем, как и большинство женщин, — говорил он ей. — И не потому, что он ловелас. Как раз наоборот. У этого парня на уме только одно, но, к сожалению, не любовь. Запомни это и держись от него подальше. Иначе тебе потом будет ужасно больно. Мне бы очень не хотелось огорчать тебя, но Мак Болан — живой труп».
Ослепив его взглядом своих огненных глаз, Роза тогда ответила: «Не беспокойтесь обо мне, шеф. Похоже, мистер Болан — герой не моего романа».
Ха!
Он, конечно же, выдал ей полную информацию. Рассказал все об этом человеке и о той войне, которую он ведет — никому другому он так подробно не рассказывал об этом. Тогда он считал это просто необходимым — не только ради нее, сколько ради самого Болана. И в тот момент он видел неодобрение в ее глазах. Нет, этот человек ей не нравился. Но... только до тех пор, пока она не встретилась с ним лично шесть дней назад. И всего за шесть паршивых дней все изменилось: она попалась на крючок — это было так очевидно.
Ну что ж...
Эйприл оторвала взгляд от экрана монитора и посмотрела на Броньолу странным взглядом, будто уловила его мысли, но вслух произнесла:
— Кажется, дела идут великолепно.
— Что на горизонте?
Она тряхнула прелестной головкой, чтобы убрать с лица непокорный локон.
— Пока ничего особенного. Страйкер только что вошел в здание и занял свое место. Наверное, я никогда не смогу понять, как он это делает.
— Железная воля, — проворчал Броньола. — С ним есть связь?
— Да, шесть каналов.
— Можно послушать?
Она отрицательно покачала головой и объяснила:
— Это не прямая линия. Тут другой принцип действия. Черный ящик принимает и закладывает в память информацию по каждому отдельному каналу по десятиминутной программе. По окончании каждой программы он передает собранные данные на компьютер — все шесть каналов одновременно. Время разгрузки — десять секунд. В течение этих десяти секунд входные данные через приемник накапливаются на буферном устройстве — в цепи задержки — и затем, по окончании передачи, записываются на магнитную ленту. Таким образом, при сборе данных удается избежать ненужных интервалов между записываемыми программами.
— Ну и как я узнаю, что там у него происходит?
— Я все подготовила, — улыбнувшись, ответила Эйприл. — Посмотрите на свой терминал.
Броньола повернул голову к первому компьютеру. На мониторе появилась надпись: «Аудиопрограмма».
— Ваши кнопки управления — цифровые клавиши от 1 до 6, — пояснила Роза. — Каждая клавиша соответствует отдельному каналу записи. Страйкер — на первом канале. Скалолаз — на четвертом. Где установлены другие микрофоны, я точно не знаю.
— Значит, я просто нажимаю кнопку '1' и все?
— спросил он.
— Да. Эта кнопка переключает вас на канал Страйкера, начиная с первой выборки. Для прослушивания следующей порции нажмите «1.1», затем «1.2» и так далее. Компьютер уже ликвидировал паузы, поэтому разговор будет воспроизводиться в непрерывном режиме, даже если были большие перерывы. Кроме того, у вас в запасе остается десять минут, чтобы внести необходимые коррективы.
— Хорошо, — проворчал Броньола, склонившись над терминалом.
— Кстати, — поинтересовалась Роза, — а кто такой Зигмунд?
— А что такое?
— Он зашел в кабинет Страйкера как раз перед началом последнего сброса информации. Пока что у меня только их приветствия.
Броньола вздохнул, пожал плечами и нажал кнопку '1' на своей клавиатуре.
Легко постучав в дверь, в кабинет без приглашения вошел незнакомый Болану человек неопределенного возраста, среднего роста и атлетического телосложения. И хотя Болан никогда раньше не видел этого типа с мужественным лицом, тяжелым взглядом и обманчиво расслабленной манерой держаться, он сразу же понял, кто перед ним.
— Жизнь бьет ключом, Зигмунд? — небрежно поинтересовался он.
Трефовый Туз подошел к окну, выглянул на террасу и затем, обернувшись, проговорил с тонкой ухмылкой:
— Боюсь, что вообще не бьет. Шлюзы перекрыты.
— Это не проблема, достаточно немного приоткрыть вентиль, — парировал Болан.
Зигмунд снова повернулся к окну, закурил и, глубоко затянувшись, выпустил дым через нос. Какое-то время он молча наблюдал за голубыми завитушками, поднимающимися к потолку, потом сунул руки в карманы и, повернув голову к человеку, сидящему за столом, произнес:
— И поэтому ты здесь?
Болан посмотрел на него тяжелым взглядом.
— Я здесь, потому что я здесь.
— Извини, я не хотел сказать, что... — Зигмунд снова затянулся сигаретой. — Я был в Европе, когда... на... э-э...
— Ты был в Цюрихе.
В глазах Трефового Туза сверкнул огонек.
— Ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе.
— Имею право.
Зигмунд улыбнулся, подошел к столу и, вынув изо рта сигарету, наклонился, чтобы получше разглядеть лицо и руки Болана.
— У меня есть личный вопрос, можно?
Болан ответил улыбкой на улыбку.
— Давай.
— Мне нравится твое лицо. Кто его сотворил?
Зигмунд не скрывал своего профессионального интереса, но Болан ответил уклончиво и довольно сухо:
— Это слишком личное.
Так оно и было. Если в легендах о Тузах имелась хоть доля истины, то правдой могло быть и то, что они меняли внешность так же часто, как свои костюмы. Ходил даже анекдот, суть которого заключалась в том, что «трефы» и «пики» иногда забывали, кто они на самом деле. Конечно, смысл шутки состоял в том, чтобы заставить поверить в это всех остальных.
Да, лицо Болана сейчас совсем не походило на то, с каким он начинал эту войну. Внимательный взгляд специалиста заметил бы, что оно претерпело немало изменений.
Зигмунд произнес:
— Да, ты прав. Особенно сейчас. Честно говоря, меня несколько удивило, что ты здесь.
— Почему?
— Ну, просто... Ты же был здесь, когда началась заваруха?
