– НЕ-Е-ЕТ! – Пёс вне себя кидается к Гиенычу.
Но Гиеныч, хохоча, отводит в сторону лапу. Нож падает. Опять розыгрыш. Обхохочешься.
Теперь все собрались у двери в комнате Пом.
– Эй! Художник! – окликает Жермен. – Можно входить?
Молчание.
– Эй! Посмотреть-то можно?
Дверь чуть-чуть приоткрыта. Итальянец легонько толкает её лапой. Она открывается. Все в один голос ахают от неожиданности и восхищения. Единственная уцелевшая комната, комната Пом великолепна. Повсюду букеты. Настоящая радуга цветов и павлиньих перьев, от которой вся комната словно озарена мягким колеблющимся светом.
– На мой вкус слишком кошачий стиль, – замечает Гиеныч, – но всё равно очень мило.
Кровать накрыта бирюзовым кашемиром, на ней разложены подушечки из китайского шёлка. На полу меховой ковёр с такой густой шерстью, что какой-нибудь рассеянный чи-хуа-хуа мог бы в ней заблудиться. Это кусок ковра из гостиной, который Художник позаботился отрезать ещё до взрыва телевизора. Из этих кудрей торчат голова и хвост Художника. Он крутит головой, придирчиво оглядывая напоследок своё творение. Сердито бьёт хвостом. Художник не удовлетворён. Что-то его коробит. Вдруг взгляд его останавливается на ночном столике. Вот оно! Беззвучный прыжок, и кот уже там. Он раздвигает два букета, стоявшие слишком близко друг к другу, и соскакивает наземь. И словно раздёргивается театральный занавес: в обрамлении букетов перед зрителями открывается портрет.
– Да ведь это же я! – восклицает Пёс.
Да. Это портрет Пса. Спящего. Но Пса очень красивого, каким он был бы, если бы природа малость не оплошала. И при этом он очень похож.
– Это Кабан написал, пока ты отсыпался, – объясняет Гиеныч. – Мы решили, что такая картина будет не лишней в комнате Пом.
Все лезут друг на друга, чтоб получше рассмотреть. Но никто не входит, опасаясь напачкать.
Глава 37
Пёс тоже не входит. Он лежит у двери в комнату и ждёт. Чего ждёт? Возвращения Потного и Перечницы. Разумеется, ему хочется, чтобы Пом опять была с ним. При одной мысли о ней сердце его начинает бешено колотиться. Но ещё ему хочется видеть, какие лица будут у тех двоих, когда они оценят размах его мщения. Перечница, конечно, упадёт в обморок. Потный, вполне возможно, его убьёт. Что ж, будь что будет. Он сделал то, что должен был сделать.
Его друзья ушли. Им надо было позаботиться о других квартирах. Пёс предложил свою помощь, но все понимали, что ему хочется остаться и ждать.
– Нас и так много, – сказал Гиеныч.
– А это тебе кое-какие припасы.
Жермен вытряхнул то, что оставалось в узле, в котором принесли украшения для комнаты Пом.
И вот Пёс один в разгромленной квартире. Пахнет гарью, сажей, вареньем, плюс множество дружественных запахов (собачье-кошачья смесь), которые придутся не по вкусу Перечнице. Она сочтёт их «негигиеничными» и упадёт в обморок второй раз. По крайней мере Потный второй раз его не убьёт. Если ты мёртвый – ты мёртвый. Превращаешься в дерево, и больше ничего с тобой не может случиться. Но сейчас Пёс чувствует себя до ужаса живым. Он не может не думать о Пом. Он не может заставить своё сердце биться ровно. Комната Пом как будто уснула. Запах цветов парит над всеми остальными. Пёс ждёт.
Глава 38
Он ждал три дня. На третий день где-то за полдень во входной двери повернулся ключ. И всё пошло совсем не так, как предполагал Пёс.
Он сидит посреди того, что было столовой-гостиной-«ливингом», как Наполеон после сражения, когда солнце заходит и все лежит в развалинах. Входная дверь хлопает. Сейчас войдёт Потный или Перечница. Псу совсем не страшно. Первой на поле боя появляется Перечница. Он встречает её твёрдым взглядом. Но Перечница его не видит. Можно подумать даже, она вообще ничего не видит. Это как будто больше не Перечница. Ни малейшей реакции. Она бледная, как смерть. На лице её следы невыразимой муки. Слезы прорыли на нём целые овраги. Она ступает по хрустящим обломкам, как сомнамбула. Она направляется в комнату Пом. А вслед за ней входит Потный. Тут уж Пёс в шоке. Неужели это тот же человек? Во-первых, никакой он больше не варёный рак. И потом, он как-то обмяк: из мускулов словно выпустили воздух. Лицо запало, так что смотреть страшно, губы белые, крепко сжаты, а расширившиеся глаза лихорадочно блестят. Он тоже ничего вокруг не замечает. Он несёт какое-то старое одеяло и в свою очередь идёт в комнату Пом. А Пом? Пом? Пом? Где Пом? Пёс выглядывает в прихожую: никого. За дверь: никого. На лестничную клетку: никого.
– ПОМ? ПОМ!
Пёс бросается в комнату девочки. Потный положил одеяло на кровать. И Пом – а в одеяле была именно Пом – лежит на кровати с закрытыми глазами, маленькая-маленькая, худая-худая, до того худая, что насквозь просвечивает. И первое чувство Пса – точно то же, что он испытал при виде Чёрной Морды после того, как белая дверь, перекувырнувшись в воздухе…
– ПОМ!
Он вскочил на кровать, кинулся к Пом и лижет её, лижет, лижет… Пока она не открывает глаза.
– А! это ты…
Её шёпот был не слышнее дыхания, такой слабый, что он сперва не поверил своим ушам. Только замер. То есть совершенно замер. И на этот раз вполне явственно услышал:
– Привет, Пёс. Скучал?
А больше он ничего не слышал. Сперва потому, что его обхватили руки Пом, а потом Потный
