– Не позже, чем остальные, – не удержался один из инспекторов.
– Ну, извините, – съязвил Араб, – не рассчитали.
– Поговори еще.
– Сардельки на улице Помп, как вам это нравится?
– Да, ну и что? – не сдавался Мосси.
– Селим-Добряк – слышали о таком?
– Нет.
– Разговор немых с глухими: каждый о своем.
– Марокканец, боксер в легком весе: не знаете?
– Нет.
Селима-Добряка нашли мертвым после презентации во Дворце спорта в Берси. Мерзкое зрелище: весь скукожился, как раздавленный паук на стене душевой.
– И Гиббона не знаете?
– Нет.
– Высокий такой, худощавый, с дубинкой все время таскается, даже мух ею лупит?
– Мы с такими не знаемся.
– А русский?
– Какой русский?
– Приятель этих двоих, здоровяк такой.
– У нас свои приятели, других не ищем.
– Вы там были, в Берси?
– Ну да! Там же был Малоссен, бедняга!
– Гиббон, Добряк и русский тоже там были.
Они там и остались. Та же паучья смерть.
– Нет, мы их не знаем.
Спасатели сначала подумали, что их задавили в толпе. Но скрюченные тела, посиневшие, почти черные лица... нет, здесь другое.
– Слушайте, – приступил наконец один из инспекторов, – с этими тремя молодчиками расправились вы вместе с Бен Тайебом. Нам бы хотелось знать: почему?
– Ни с кем мы не расправлялись, господин инспектор.
Судебному медику пришлось немного покопаться, но в конце концов он обнаружил след от укола на шее у каждого из троих пострадавших. А вскрытие показало: инъекция раствора каустической соды в мозжечок.
– Мо и Симон...
Все обернулись. Говорил маленький вьетнамец. Он не сдвинулся с места. Он так и стоял, прислонившись к стене. Под младенцем дожидалось своего часа служебное оружие. У них на двоих было четыре глаза и голос Габена.
– Эти трое что-то сделали Малоссену, раз вам пришлось их успокоить?
– Малоссен с такими не имел дела, – сказал Мосси.
Верно, это из-за пронзительного взгляда ребенка Мосси заговорил.
– Что вы делали в том фургоне на улице Помп?
– Сардельками торговали, – ответил Араб.
– Я скажу вам, что произошло, – не вытерпел наконец один из четверых. – Вы готовили диверсию в вашем чертовом фургоне, а пока мы вас пасли, кто-то другой снял Шаботта.
– Шаботта? – переспросил Симон.
– Вам это так просто не сойдет.
– Вот видишь, – сказал Мосси с грустью в голосе, – годами проворачивали делишки – и ничего, а только решили взяться за ум – и пожалуйста... Я тебя предупреждал, Симон.
– Так, начнем все сначала, – сказал кто-то.
24
И он, зажатый у нее между коленями, с вопиющим неверием в глазах, жалкий до отвращения, как доверчивый зверь, попавший в ловушку. Они только что занимались любовью.
