коллекцией париков. Сам он сидел за рулем своего маленького «рено», взятого на имя Крусмайера. Он присутствовал при расстановке машин вокруг частного особняка на улице Помп. Треугольник, в центре которого – мишень. Она переходила от одной машины к другой, меняя внешность и получив, таким образом, возможность постоянно сторожить вход в особняк. Она оставила ключи в машине, естественно, чтобы удобнее было скрыться в случае необходимости. Он не знал, к чему все это. Он понял, когда увидел министра Шаботта. Когда увидел, как она воткнула дуло в живот министру и вскочила вслед за ним в «мерседес», в который только что сама же впилилась. Все произошло так быстро, что он не успел опомниться, стоя столбом на тротуаре. Он бросился к «BMW», которую она оставила на соседнем перекрестке, и с большим трудом нагнал «мерседес». Тот, к счастью, ехал с сенаторской неспешностью. Когда она остановилась у Булонского леса, он припарковался недалеко от нее, нырнул в подлесок и незаметно приблизился к ним. Это и в самом деле был Шаботт, неунывающий глава кабинета, которому так понравилась работа Кремера семнадцать лет назад. С годами он не смягчился, не обрюзг и был все так же сухопар и подтянут. Так что узнать его было легко. Но откуда она его знала? Этот вопрос он задаст министру, если она его не убьет. Нет, не убила. Она выпроводила его из машины и оставила там одного в сгустившихся сумерках; «мерседес» отъехал. Кремер толкнул Шаботта на землю, в кусты, носом в грязь, и приставил ему револьвер к затылку.
– Второй раз за пять минут, это уж слишком, – вяло запротестовал министр.
Кремер повернул его лицом к себе.
– Это вы, Кремер? И в Берси тоже были вы, надо полагать? Мои поздравления... В роли убийцы вы гораздо проворнее, чем в роли жертвы.
Ни тени страха.
И карты на стол, моментально.
Да, Шаботт украл у него его произведения, да, он это признает, что ему еще остается. Однако он отчасти руководствовался и благими намерениями: приличный процент от получаемых доходов обеспечил возможность существования Шампронской тюрьмы.
– Кстати, зря вы убили Сент-Ивера. Он, бедняга, не имел к этому никакого отношения, и гроша себе в карман не положил, святой, честное слово. Но мы живем в таком мире, где даже святые не должны терять связь с реальностью: либо это, либо его подопечные будут жить в обычной тюрьме.
Шаботт неправильно истолковал молчание Кремера.
– Вас это удивляет, Кремер? Вы что же думали, что Шампронская тюрьма процветает на общественные пожертвования? Или государство раскошелилось, чтобы убийцы могли строить из себя художников? Особенно наше.
Кремер спросил у него, кто была эта женщина.
– Не имею ни малейшего представления. Она хотела знать, почему я приказал убрать этого олуха, который играл вашу роль на сцене. Куда уж дальше? Так, Кремер, теперь поговорим серьезно. Вот что я вам предлагаю...
Он повернул Шаботта лицом к земле и выстрелил.
– Чтобы отомстить за Сент-Ивера?
Кремер утвердительно кивнул, он сидел рядом с опечаленной Королевой.
– Мой бедный Кремер, причины, которые вы находите для убийства...
Они говорят вполголоса. Длинный желто-бурый уж извивается между стеблей штокроз, направляясь к блюдцу с молоком, которое Жюли поставила специально для него под плоским камнем.
– А Готье?
– Я хотел казнить все издательство.
– Почему?
– Может быть, потому, что со смертью Сент-Ивера я стал настоящим убийцей...
– Что значит
Уж медленно продвигается вперед.
– Когда был жив отец, у нас на этом же месте жил точно такой же уж, – пояснила Жюли.
Он убил Готье, потому что на снимке в «Плейбое» тот фигурировал как секретарь Ж. Л. В. Когда эта женщина (на этот раз в темном парике) оставила Готье на улице Газан, у входа в парк Монсури, он убил его на месте, вообще не задавая вопросов. Он расправится так со всеми, кто, украв у него его труд, разрушил вместе с тем дело Сент-Ивера. Так он решил. Теперь он мстил не за себя, а за Сент-Ивера. Итак, почему-то (причины он себе даже не пытался объяснить) эта женщина приводила его к мишеням, указывая виновных. Получалась целая команда. Можно было поспорить, что скоро она приведет его к этому великану с фигурой регбиста, который весело улыбался, стоя рядом с Ж. Л. В. на другой фотографии в «Плейбое». Красавица была его проводником. Она вела свое расследование, он же шел по ее следам. Позади были Шаботт и Готье, которых она пощадила, узнав у них путь к мозговому центру. Она шла к источнику зла путем, на котором Кремер не пощадит никого.
В том возбужденном состоянии, в котором он пребывал после убийства Шаботта, его посетила великолепная идея: скомпрометировать эту красивую женщину! Пустить сыщиков по ее следу. Для этого у него было две причины: во-первых, сохранить свободу действий для того, чтобы беспрепятственно вершить расправу, во-вторых, спасти ее, когда ее возьмут. Он только и ждал этого момента. Момента, когда он явится с повинной. Момента, когда, сдавшись полиции, он тем самым снимет вину с нее. Такая перспектива переполняла его светлой радостью, превращая его в веселого убийцу, неуловимого, с необыкновенной интуицией. Реальность представала перед ним в ореоле той же ясности, которая когда-то окружала лица и предметы во время его приступов удушья. Он знал, что скажет, придя спасти ее. Может, у них будет всего мгновение во время краткой встречи, когда они столкнутся лицом к лицу, но он успеет сказать ей это. Он укажет на нее пальцем и скажет, улыбаясь:
– Вы... я вас люблю,
Он не знал лучшего признания в любви.
