– И откуда они только берутся? – недоумевал я. – Я-то думал, что они все разъехались.
– Из самих себя, Бенжамен, как из могилы, если вы позволите мне такое сравнение. Они исполняют нам на бис «Возвращение живых мертвецов». Всю свою жизнь они прокривлялись у кинокамеры, они скомпрометировали себя всевозможными махинациями с кинокадром, лгали себе, лгали другим, но одного у них не отнимешь: они в кино с младых ногтей, они на нем собаку съели. Падшие ангелы, в некотором смысле. Их жизнь прошла впустую, и теперь они отдали бы все что угодно, лишь бы увидеть этот Уникальный Фильм – дело настоящей жизни.
Синие глаза ее глядели задумчиво.
– Странно… с какой бешеной быстротой распространяются новости в этом мире кино!
– Со скоростью света?
Она согласилась:
– Помноженной на коэффициент вожделения. И улыбнулась:
– Раз уж вы здесь, оставайтесь. Сейчас явится самый неуемный. Их король! Он настолько погряз во всяких манипуляциях и притом так кичится своей первородной чистотой, что в профессиональных кругах его даже прозвали Королем Живых Мертвецов.
У нас нет телевизора, из-за наших архаровцев совсем нет времени, чтобы сходить в кино, и тем не менее, когда Король Живых Мертвецов появился на пороге владений Сюзанны, у нас было такое впечатление, будто зажглись разом все экраны мира. (Вот увидишь, этого невозможно избежать, в наши дни даже у слепых с глазного дна глядят горящие экраны. Сегодня мы уже не видим ничего нового, мы смотрим на все привычным взглядом.)
Он так вжился в свой образ, и образ этот был нам столь знаком, что я ушам своим не поверил, услышав, как скрипит паркет у него под ногами, когда он с раскрытыми объятьями направился к Сюзанне.
– Сюзон!
Значит, это не просто образ, у него было и материальное воплощение: высота, ширина, вес, плотность, запах, волосяной покров… объем… может быть, даже возраст… сущность, наконец…
– Сюзон, малышка!
Во всяком случае, если он и поднялся из могилы, там непременно должна была быть лампа для загара!
– Сколько лет…
Он прижал Сюзанну к своему мощному бычьему торсу. Янтарный беж его кожи, золото побрякушек, светлое с проседью руно шевелюры, белизна здоровых зубов, взгляд, светящийся простодушием, щедро одаривали всех окружающих светом, монополизированным его съемочной компанией.
– Дай хоть посмотрю на тебя…
Он отстранил Сюзанну, удерживая ее на вытянутой руке. Улыбка играла на его пухлых, детских губах.
– Все такая же задира?
Он рассмеялся, открыто и благодушно, и снова обнял Сюзанну, на этот раз, прижав ее к своему плечу, а потом обернулся к нам с Жюли:
– Мадам, мсье, кто бы вы ни были, рад вам представить совесть кинематографа.
Потом обратился к Сюзанне:
– Не поверишь, не далее как сегодня ночью пересматривал записи в своих блокнотах, еще тех, оставшихся со счастливых времен на студии «Парнас»: ну и давала же ты нам жару, честное слово, то-то были споры! Правда, я все сохранил, я тебе потом покажу.
И опять обернулся к нам:
– Я не шучу, совесть целого поколения! Может, вы этого и не знаете, но вы обязаны ей всем, что достойного было сделано французским кино, где-то с начала шестидесятых.
Тут он вдруг замялся:
– Поэтому ничто из того, что я сделал сам… я немного… скажем… сбился с пути.
Именно в этот момент зазвенел колокольчиком смех Сюзанны:
– И чему же я обязана такой честью, заблудший?
Он наконец выпустил ее. Его руки упали, с размаху шлепнув по ляжкам, он пожал плечами и изрек как само собой разумеющееся:
– Угрызения совести, понимаешь?
Сюзанна, должно быть, сочла, что это последнее нуждается в некотором уточнении, потому что она предложила ему кресло, виски и представила нас:
– Коррансон?! – воскликнул он. – Жюли Коррансон? Журналистка?
Жюли тут же отрезала:
– Это Бенжамен пишет мои статьи.
Он не стал задерживаться на столь ничтожном предмете, как я, и сразу приступил к делу.
– Так вот, Сюзон, недели две назад, Френкель, врач, сказал мне, что старый Иов, его отец, передает тебе свою фильмотеку.
По взгляду Жюли я понял, что мне лучше промолчать, но было поздно: мое живое удивление уже звенело у нас в ушах:
– Вы знаете Маттиаса Френкеля?
– Он был гинекологом моих первых четырех жен, а сейчас и пятая его пациентка.
Отступление, которое все же не сбило нас с главного сюжета.
– Но ты знаешь, Сюзон, у этих хороших докторов ни капли здравого смысла в финансовых вливаниях.
(«В финансовых вливаниях»… кто наливает, тот и закладывает… я мысленно улыбнулся Маттиасу…)
– Передать в дар, это, конечно, замечательно, но и государство с этого свою ленту поимеет! Во сколько, по-твоему, можно оценить фильмотеку старого Иова? Всё просто, у него есть всё. По крайней мере, все стоящее. Копии и негативы… Сейчас она вытащит свой калькулятор, жди! Сюзанна веселилась от души. Ликование, неуловимое для глаз, ослепленных своим собственным светом.
– Дальше. Кроме этого налога, еще проблема хранения. Надо будет не только содержать материал в порядке, Сюзанна, придется, пожалуй, реставрировать добрую половину роликов. Как ты собираешься со всем этим справляться?
– Входные билеты, я думаю…
– Дорогая, твоих входных билетов хватит разве что на налоги. Не думай, что зритель к тебе толпой повалит. Во всяком случае, не в первый же год. Кино как искусство уже труп, поверь, я-то в этом разбираюсь, сам его закапывал.
И, разводя руками, обращается к нам:
– Да! Именно. Король Живых Мертвецов!
Опять к Сюзанне:
– Так вот что я предложил Маттиасу.
Он сделал многозначительную паузу, отмечая решающий момент.
– И? – вежливо осведомилась Сюзанна.
– Я все беру на себя.
– Ах так! Ты, значит, все берешь на себя? – не удержалась от улыбки Сюзанна.
– Все. Включая ремонт твоего заведения, которое, того и гляди, рухнет нам на голову. Кстати, тебя, случайно, не достают с выселением?
– Я ведь только управляющая; договариваюсь…
– Тебе не придется больше договариваться, и ты будешь владелицей, я знаю свое дело.
– И что ответил Маттиас Френкель? – осторожно осведомилась Сюзанна.
– Обрадовался, конечно! Еще бы, такой случай подвернулся!
– Случай…
Слово понравилось Сюзанне… и она медленно повторила, сверкая пылающими углями синих глаз:
– Ты сделаешь
