нравятся одни и те же книги или музыка… Вот почему…
На секунду он умолкает, задумавшись.
– …Вот почему убийцы безлики.
Еще несколько секунд размышления.
– Или же лицо убийцы похоже на ваше, на мое, на лицо любого, кого ни возьми.
Потом оборачивается ко мне:
– И еще одно, господин Малоссен. Давно ли вы приобрели столь изумительные познания в виноделии?
Я мгновенно понял смысл этого вопроса. Мое сердце должно было бы съежиться от страха, но внутри меня спокойно улыбнулась покорность судьбе, и я ответил правду на заданный вопрос.
Мой адвокат чуть со стула не упал.
– Вы что, совсем ненормальный?
(Вот-вот, он уже начинает понимать…)
Мэтр Жервье долго смотрит на меня и наконец говорит:
– Благодарю вас, господин Малоссен.
И обращается к суду, но в тоне его слышится не сытость гурмана, а, так сказать, несварение души:
– Нет, господа, я не представляю здесь интересы какого-нибудь крупного винодела. Нет…
Молчание.
– Я – мертвая студентка.
Он выдавил это из глубины своей утробы, скрываясь за толстыми стеклами очков, –
– Студентка, которая работала в июле, чтобы отдохнуть в августе.
Он опять замолчал.
– Скромная студентка, которая как-то вечером, прошлым летом, принесла бутылочку старого доброго кларета в номер одной парочке больших знатоков по части вин, знаменитых и не очень.
Молчание.
– Двадцать пять погребов посетили они, совершая эту увеселительную прогулку, следуя своим преступным путем… памятное паломничество, господа присяжные заседатели… шестьдесят четыре сорта отличнейших вин неспешно продегустировали они, прежде чем превратить эту юную студентку – которая лишь хотела жить, жить в чистоте и в любви – в мертвую студентку.
И наконец, последний вопрос:
– Как вам нравится старый добрый кларет, господин Малоссен?
– Надо сказать, у моего юного коллеги нелегкая задача…
Мэтр Бронлар встряхивает блестящей каской черных волос с серебряными отливами. Как и мэтр Жервье, мэтр Бронлар воскрешает память очередного студента. Память этого несчастного Клемана, почти ребенка, которого я спустил с вершины утеса в гробу на четырех колесах.
– Страшная смерть, как и та, что досталась господину Сент-Иверу, бывшему директору Шампронской тюрьмы, первому возлюбленному Клары…
Многоточие…
– Опасно любить кого-либо из близких господина Малоссена.
Точка.
Мэтр Бронлар по-настоящему пустился в сожаления относительно молодости моего защитника.
– Мой юный коллега стойко сражается, защищая того, кто защите и не подлежит. И это, господа присяжные заседатели, это воплощенная честь нашей профессии.
Да, мэтр Бронлар защищает моего защитника.
Мэтр Бронлар нацелился на моего адвоката.
Он обращается именно к нему.
И только к нему.
Он ему объясняет.
Спокойно.
Без эффектных взмахов рукавами.
Подставив красивый профиль умному взгляду телекамеры.
Да, он добился разрешения снимать мой процесс, этот мэтр Бронлар!
Отсюда и особое внимание к спецэффектам.
Он знает, что камера подчеркивает движения и слова.
Никаких лишних жестов.
Никаких лишних слов.
– Нет, Малоссен отправился в Веркор не за тем, чтобы отомстить за своего не родившегося ребенка. И вам, к несчастью, придется защищать вовсе не убитого горем отца…
Мой адвокат слушает во все свои пылающие уши, и скамья в зале суда превращается в школьную скамью, и голос мэтра Бронлара нудит по-учительски.
– Вам следует понять одну простую вещь: ваш подзащитный не случайный убийца. Он не импульсивен, не, тем более, сентиментален. Какой отец отправится объезжать винные погреба, потеряв своего ребенка? Нет, ваш клиент – убийца, спокойный и хладнокровный, который уже много лет назад открыл дверь преступности, сделав единственный трудный шаг – первый. Но едва он переступил этот порог, как им овладело одно лишь стремление. Просто так убивают в первый раз. Дальше убивают уже из выгоды. А в этом случае, дорогой коллега, предметом его вожделения стал предмет всеобщей зависти, фильм… фильм, который станет событием века! И который влюбленный студент пытался уберечь от чьих бы то ни было посягательств.
Молчание.
– Студент поплатился за это жизнью.
Молчание.
– Он был ненамного младше вас, мэтр…
Какая жалость в глазах мэтра Бронлара, нависшего над моим желторотым защитником!
– Ваш клиент… – шепчет он.
Он подыскивает слова, он размышляет. Он шепчет в черный микрофон, совершенно невидимый в черноте его мантии:
– Ваш клиент – истребитель жизни.
Крупный план «истребителя жизни», который не может оторвать глаз от монитора. Я впервые вижу себя в телевизоре. Это я, там, как раз напротив меня. По бокам – два жандарма глядят прямо перед собой, затем – наезд камеры, и я один, на переднем плане – и еще раз! – опять я, крупным планом, теряюсь в собственном изображении.
– Истребитель жизни, которому не противно собственное лицо, – заключает мэтр Бронлар.
Эта коротенькая фраза довольно долго пробирается сквозь мое оцепенение, прежде чем взорваться у меня в мозгу. Когда я вновь поднимаю голову, они все внимательно смотрят на меня.
Какая железная логика заключена в подходе честных людей к преступнику!
Как точно они подгоняют вам ваше детство, характер, мотивы, предумышленность, примененные средства и орудие, собственно убийство и поведение после преступления… Все встает на свои места! Штыри в пазы! Все «приобретает смысл»… и слова, и молчание…
Им не правда нужна, нет, а связность.
Судебная ошибка – это всегда шедевр последовательности.
И вы еще хотите, чтобы я пересказывал вам свой процесс?
Мэтр Рабютен оказался самым строгим. Он взывал к памяти Маттиаса. Но начал он с меня. Вот такой синтез. Он обратился к судьям.
– Как и вы, господа присяжные заседатели, я очень внимательно выслушал речь моих выдающихся коллег. И я сделал вывод, который не должен вас удивить.
Мэтр Рабютен… Я никогда еще не видел такого прямого человека. В буквальном смысле. Лицо продолжает вертикаль тела. Две ровные морщинки отвесно спадают в безупречные складки его тоги. Сама
