– Он ушел, – сказала она.
Она была одна в своей постели. Она объявила нам о его уходе без тени печали.
– Он ушел, но он оставил нам память о себе. Я беременна.
Девять месяцев спустя из чрева нашей матери вышел Малыш. Он долго плакал, увидев белый свет. Эта грусть огорчила и нас тоже. Тереза отнесла это на счет злоключений Шерифа, его отца.
Рабби Разон ободрил нас:
– Первые слезы, – уверил он, – это всегда хороший знак: niсo que no llога no mama!
– И что это значит? – спросил Жереми.
– «Ребенок, который не плачет, не берет грудь», – перевела Тереза.
Рабби Разон поднял Малыша, подставив его солнечному свету.
– Dios que te page, мой малыш!
– «Господь да воздаст тебе», – перевела Тереза.
Малыш и в самом деле был очень маленьким. Рабби Разон, верно, прочитал это сомнение в моих глазах, потому что счел необходимым меня подбодрить:
– Не бойся, Бенжамен, он и так слишком мал, я не стану его укорачивать. Во всяком случае, не сейчас… – прибавил он, ведя свою линию священнослужителя.
– Он и правда очень маленький, – сказала Клара, щелкнув фотовспышкой.
– Так его и назовем, – заявил Жереми.
– Маленький? – спросила Тереза.
–
– …малыш? – переспросила Тереза.
– Малыш, – подтвердил Жереми, – с большой буквы. – Да здравствует Малыш!
6
ВСПОМНИТЕ ИСААКА
Лусса слушал меня не перебивая. Мы перешли уже к четвертому чайнику. Али опустил железные решетки на окнах «Синего человека». Потом они с Юсуфом подсели к нам за столик. В ресторане плавал запах мяты.
– Значит, твоя мать так его и спасла, этого американца? Просто кормила грудью, и все? Нет, решительно, нет ничего прекраснее женщины!
Я задумался.
– Нет, на самом деле она спасла его не этим.
По ее мнению, мы все с самого начала ошиблись в диагнозе. Она полагала, что Шериф умирал не от перенесенных страданий; и уж тем более не от прожорливого солитера. Она даже не была уверена, что это уколы Серфинга так подорвали его здоровье… Наркоторговцы, побои, пули, отрава и солитер, все это составляло его повседневную жизнь, этот человек мог вытерпеть и гораздо большие беды. Нет, его изводили угрызения совести. «Он не мог простить себе смерть Манфреда», – объяснила нам мама. «Но кто же, в конце концов, этот Манфред?» – спросила Тереза. «Призрак, поселившийся у него в сознании, – ответила мама, – и намного ужаснее его солитера!»
И мама заключила сделку с Шерифом. Она вызвалась воскресить Манфреда, вот и все. «Я это ему сразу и предложила: другой Манфред за твоего Манфреда, жизнь за жизнь, сделай мне маленького Манфреда, и твой оставит тебя в покое, слово женщины!»
– Так ваш Шериф воскресил Манфреда и слинял? – спросил Лусса с Казаманса. – Так просто, ни «спасибо», ни «до свидания», ничего?
– Нет, почему, он черкнул словечко.
– Что именно?
– «Вспоминайте Исаака».
– «Remember Isaac»? Этого-то я и боялся.
Я поднял глаза на Луссу. Он качал головой, не решаясь поверить только что услышанному.
– Что такое, Лусса?
– Даже боюсь сказать тебе это.
– Лусса…
– Ты мне не поверишь.
– А ты попробуй.
– Я знаю этого парня.
– Какого парня?
– Твоего шерифа, мой мальчик, отца Малыша, я его знаю.
– Ты с ним знаком?
