низкорослый толстяк в длинной песцовой шубе, которая ничуть не добавляла ему стройности.
– Новый друг? – съязвил Кулебякин.
– Скорее старый враг! – ответила я, узнав незнакомца, который вчера щеголял в черном пальто.
– Инна, прошу вас, не убегайте! – взмолился коротышка, увидев, что я попятилась. – Нам нужно поговорить!
– Не о чем мне с вами разговаривать! – крикнула я, ужасно жалея, что надела сумку под куртку и теперь не смогу применить к подозрительному приставале вчерашний приемчик. Дала бы ему еще разок по кумполу увесистой торбой, небось впредь держался бы от меня подальше! – И мы еще посмотрим, кто из нас будет убегать! Я на вас сейчас собаку спущу! Барклай, голос!
– Гав! – басовито рявкнул тот.
– Ты чего к девушке пристаешь, козел?! – по собственной инициативе облаял коротышку Денис.
Тот попятился, задом наперед залез в свою машину и уже оттуда снова простер ко мне руки:
– Инна, пожалуйста, выслушайте меня! Это очень важно! По поводу Томочки!
– Следователю об этом расскажите! – крикнула я в ответ, однако заколебалась.
Может, поговорить с этим придурком, пока Денис с Барклаем поблизости? Они не дадут меня в обиду.
Я уже почти решила согласиться, но тут капитан Кулебякин, как обычно, все испортил.
– Захотелось контрастов, дорогая? Ты отшила мента и завела поклонника из криминального мира? – ехидно спросил он. – Думаешь, раз у мафии длинные руки, так она крепче обнимает?
Мне сразу же захотелось оказаться подальше от этого грубого и циничного типа, так что я только плюнула под ноги и быстро зашагала прочь, бросив через плечо:
– Да пошел ты! – Это вполне могли принять на свой счет оба мужика, я не возражала.
Уже на остановке, дожидаясь троллейбуса, я сообразила, что не знаю адреса господина Хризопразова. Можно было позвонить с этим вопросом Зяме, но братец сразу после раннего пробуждения обычно довольно нелюдим и угрюм, так что может без затей послать меня совсем по другому адресу.
– Тогда сначала в ТЮЗ, – сказала я себе.
Наверное, зря я не позавтракала как следует, отсутствие полноценного питания всегда огорчительно сказывается на моих умственных способностях. Следовало заранее подумать, что театр – это не молочно- товарная ферма, работники которой начинают трудовой день в пять утра. Актеры – это богема, а богемный образ жизни не предполагает ранние побудки, достаточно посмотреть на нашего Зяму.
В общем, в девять часов утра на боевом посту у служебного входа была только усатая тетка- охранница. Длинноносая баба с низким лбом, который зрительно уменьшала низко надвинутая черная вязаная шапочка с завязками, сидела в стеклянной будке и пила чай из огромной кружки с поясным портретом пограничной овчарки, поразительно схожей с охранницей мордой лица, только без усов.
– Доброе утро! – вежливо сказала я, застряв в капкане турникета.
– Может, и доброе, но раннее! – хмыкнула баба. – Кого надо?
– А кто есть?
– Я есть, – резонно ответила баба.
– А еще кто? – спросила я, подавив рвущееся с губ бестактное: «Вас мне не надо!»
– Еще Петрович, – подумав, ответила баба. Похоже, ей скучно, и она не прочь поболтать.
– А он кто?
– Алкаш он беспросветный, – охотно объяснила та. – А по штатному расписанию – рабочий сцены. Точно, на ней и лежит, на ватном снегу за фанерной елочкой. Хорошо хоть, если до утренника проспится, а то детишки сильно удивятся такому косому зайчику!
– Нет, косого Петровича мне точно не надо, – рассудила я. – Мне бы поговорить с кем-нибудь трезвым, лучше всего – из художников.
– Это где ж я тебе трезвого художника найду? – весело удивилась баба. – Чудо в перьях! Хотя поискать, конечно, можно, чудеса тоже бывают, хотя и редко. Пойди в мастерской посмотри, может, кто и найдется.
– А где мастерская?
– Как выйдешь, налево за угол, во дворе, – охранница сочла разговор законченным и снова уткнулась в кружку.
Служебный вход располагался в боковой стене здания театра. Выйдя из него, я пошла налево, повернула за угол и оказалась на заднем дворе, где наиболее благоустроенным местом была скамья рядом с облезлой гипсовой копией статуи Свободы в одну пятидесятую натуральной величины. Или в одну сотую, я могу ошибиться, потому что не знаю точной высоты американского монумента. Местный экземпляр был полуметровой высоты и прекрасно гармонировал по размеру с мусорной урной, стоящей с другой стороны лавочки. Вместо отколотого факела миниатюрная Свобода держала в поднятой руке пепельницу. Несмотря на то что весь двор был завален снегом, под которым угадывались многочисленные и разнообразные угловатые предметы, в районе лавочки снег был тщательно расчищен. Чувствовалось, что эта архитектурная достопримечательность пользуется у театрального люда большой популярностью, хотя в данный момент там никого не было.
Зато обитаемым выглядел полуподвал, ко входу в который от места для курения вела цепочка следов гигантского размера – не меньше пятидесятого, как мне показалось. Я бы предположила, что в подвале укрылся огромный снежный человек, если бы следы не были оставлены валенками. Из окошка, расположенного на уровне земли, торчала труба, из нее шел дым. Мутное стекло опалово светилось: в помещении горела электрическая лампочка.
Стараясь ступать след в след, я прошла по отпечаткам снежного человека ко входу в полуподвал и увидела табличку «Художественная мастерская». Удовлетворенно кивнув, я постучалась, а потом толкнула дверь – закрыто.
– Кого несет? – донесся из подземелья веселый голос, не соответствующий словам.
– Это я, – глупо сказала я.
– Мария, богиня моя, ты почтила визитом простого смертного? – приятно удивился весельчак, взлетая по ступеням.
Не хотелось его огорчать, но пришлось честно сказать в приоткрывшуюся дверь:
– Я не Мария.
– Вы даже лучше! – оглядев меня, одобрительно заметил весельчак, одной рукой широко распахнул дверь, а другой сорвал с головы вязаную шапочку и в шутовском поклоне провозгласил:
– Милости прошу!
– Милости или милостыни? – тоже развеселившись, съязвила я. – Шляпу к моим ногам не опускайте, пожалуйста, я сегодня не взяла с собой мелочи!
– Я возьму натурой! – легко согласился тот.
– Натурой не подаю, – отбрила я.
– Идеи гуманитарного секса по-прежнему чужды массам! – вздохнул весельчак. – Ладно, будем общаться платонически. Будем же?
Он отступил к стене, насколько позволяла ширина лестницы, и помахал шапкой – не то разгоняя аромат перегара, не то приглашая меня войти.
– Платонически можно, – согласилась я, с осторожностью пересчитывая ногами сырые каменные ступени.
Внизу обнаружилась еще одна дверь, обитая красным дерматином. Я толкнула ее, вошла и оказалась в каморке с низким потолком, отродясь не знавшим побелки. Помещение было так тесно заставлено мебелью, что за ней почти не видно было стен. Свободные от шкафов и полок участки были закрыты картинами, выцветшими плакатами и декоративными панно, на которых клочья траченного молью меха соседствовали с лысоватыми перьями и пыльными шерстяными помпонами. В проеме между двумя окошками я насчитала три цветных календаря, среди которых не было ни одного, выпущенного в двадцать первом веке. Меблировка была под стать печатной продукции и соответствовала отфонарному стилю «С бору по сосенке». Изящный аристократический комодик, еще вполне подлежащий реставрации, соседствовал с облезлым кухонным пеналом, бархатный пуфик с кистями составлял пару школьному стулу с фанерным сиденьем и металлическими ногами. У стены стояла доисторическая кушетка с продавленной спиной
