Стёртые буквы

кормить.

— Сэтарийсу? — второе непонятное слово из записи Королевского Картографа!

— Ну да, сэтарийсу, материн брат. По старым законам он должен о племянниках заботится больше, чем о собственных детях. Из своего имущества прежде сестриных детей оделить, а уж потом своих.

— Ну да, я слышал о таком порядке наследования, — повторил Андрет те же слова, что и десять лет назад. — Только не думал, что он еще где-то соблюдается.

— Так его, почитай, никто и не соблюдает, — подтвердила Кэми. — Разве что господин Келад.

— Господин Келад?

— Ну да, вон как об Эларе и ее детях печется.

— Об Эларе?

— Ну конечно, Элара — ведь тэтарейси для детей господина Келада, а господин Келад — сэтарийсу для детей Элары. Ты разве не знаешь?

24

Говоря о хорошем вечере, Киури скорее выдавала желаемое за действительное. Вечер был действительно теплый, но ветреный. Из-за озера на город тянулась иссиня-серая облачная пелена, и хотя по краям ее еще клубилась пена белых облаков, и была в этом зрелище своеобразная прелесть, Ксанта подумала, что закатом им сегодня не любоваться, а под утре может и дождь пойти. И тут же, будто услышав ее мысли, закатное солнце на мгновение прорвало тучи и подпалило их края розовым и красным.

— До чего красиво, — промолвила Киури. — Наверно, в такой вечер женщины ходили купать свою королеву.

— Королеву? — изумленно переспросила Ксанта.

— Ну да, есть такая сказка, — в свитках храма она не записана, потому что очень старая и в нее никто уже не верит. Мне рассказывала мама, а ей — ее мама.

— А мне можно ее услышать?

— Ну конечно же, — Киури пожала плечами. — Только она совсем простая, без всяких приключений и почти без волшебства. Будто раньше в этом краю правили женщины, а не мужчины. И будто каждый год, ночью, на исходе лета женщины города сажали свою правительницу в повозку и везли по Дороге Процессий купаться. И сами вместе с ней купались, и оттого становились моложе, сильнее и мудрее. Я люблю представлять себе, как это было. Только вот не знаю, почему этот обряд назывался «Встреча с Лесными Сестрами». Мне мама рассказала, а объяснить не смогла.

— Ясно, — кивнула головой Ксанта.

Для нее самой это действительно было ясно, как день. Она без труда могла вообразить себе, как по дороге процессий, сквозь Красные, Желтые, Синие и Фиолетовые Ворота босые простоволосые женщины в самых нарядных платьях с песнями и прибаутками катят раскрашенную повозку, а рядом с ними сквозь Зеленые ворота невидимая и неслышимая идет еще одна процессия — прекрасные и страшные лесные девы, чью наготу скрывают лишь струящиеся пряди волос, бледных, как свет Меча Шелама.

Пока Ксанта любовалась этой воображаемой картиной, Киури уже принесла факел, зажгла его, пристроила в щель между досками крыльца и уселась, нетерпеливо поглаживая свой свиток. Ксанта поспешно села рядом, накинула на плечи юной сочинительнице край своего пледа и приготовилась слушать.,

Однако в дрожащем свете факела читать было трудно, да и Киури сильно стеснялась, боялась, что единственная слушательница заскучает, и все больше сбивалась на пересказ. Ксанта помалкивала, но и не думала скучать. На самом деле она была удивлена. И удивлена приятно. Она полагала, что Киури вздумает сочинить сказку при принцев и принцесс с непроизносимыми именами или про благородных разбойников, рычащих от любви, как дикие звери, или рыдающих, словно малые дети. Ей казалось, что именно такого рода страсти должны были поразить воображение девочки, ни разу в жизни не покидавшей своего маленького городка. Ничуть не бывало. Для своего тайного романа Киури выбрала сюжет хорошо ей известный — историю любви юной Элары (переименованной в Элану) и молодого приказчика.

Разумеется, они говорили и вели себя, как настоящие герои романов, то есть совсем не так, как это делают обычные люди. Но тут уж вины Киури не было. Наверняка в сочинениях, которые ей попались, дело обстояло не лучше. И все же несмотря на то, что герои ее собственного романа изъяснялись весьма коряво, двигались словно на ходулях, их чувства явно глубоко трогали сочинительницу, а вместе с ней и Ксанту.

В прежние весны Элана веселилась, как вольная пташка, и жизнь ее текла незамутненная, как чистый весенний ручеек, но что же теперь случилось с ней? С небесного лазоревого свода слетела, как маленькая птичка, и впорхнула прямо ей в сердце потребность любить, любить,

любить!

С того времени Элана переменилась, стала не так жива, не так резва, и хотя по- прежнему гуляла в саду и в поле, по-прежнему проводила вечера с подругами, но не находила ни в чем прежнего удовольствия. Она сама не умела дать себе отчет в своих новых смешанных чувствах. Воображение рисовало ей чудеса. Прежние друзья и подруги казались чужими, и лишь своего милого незнакомца она в одно мгновение приняла, как родного. Увидев его, она хотела броситься и прижать его к своей груди так крепко, чтобы уже ничто не могло разлучить их. Когда же он уходил, ей казалось, что красное солнце закатилось, и ночь наступила. Она просыпалась и любила, вставала с постели илюбила, молилась Дариссе и любила, что ни делала, что ни думала, все любила и беспрестанно радовалась и кручинилась в одно и то же время. «Итак, — говорила она себе, — он подлинно есть на свете, тот милый юноша, кого я, сама того не зная, ждала все эти долгие пустые годы. Мать часто говорила мне о той любви, которую она почувствовала к отцу моему, увидев его в первый раз, теперь со мной творится то же самое. Может быть, я ошибаюсь, только мне кажется, что он взглянул на меня ласково… Но я, верно, ошибаюсь. Как такое может быть? Такое счастье не вдруг приходит!»

Дальше все пошло своим чередом. Влюбленные встретились, разговорились, долго скрывали свои чувства и наконец, как писала Киури, «сила чувств все преодолела, и долго таимая страсть излилась в нежном признании». Некоторое время их счастью не было предела, но затем, как водится, настал черед испытаний.

— Тут ему приходит письмо, что его отец уже стар и немощен, и хочет передать все дела в его руки, — рассказывала Киури. — Это я сама придумала, на самом деле никто не знает, почему они расстались. Здесь пришлось действительно присочинить. Вот послушайте, я хотела бы узнать, насколько это правдоподобно звучит. У вас ведь большой опыт, может быть, вы мне что-то посоветуете.

Ксанта невольно хихикнула, прикрывая род ладонью. Большой опыт — какого рода? Да и не такой уж он большой, если честно. Тем не менее она сказала, как ни в чем ни бывало:

— Конечно, читай, я давно уже не слышала ничего настолько интересного.

Киури вздохнула, искоса глянула на Ксанту — не смеется ли. Но та была совершенно серьезна, и Киури продолжила:

— Я должен открыть тебе свое сердце, прекрасная Элана, — сказал он. — Оно еще не совершенно уверено в своем счастье.

— Что же ему надобно? — спроста Элана, с нетерпением ожидая ответа.

— Обещай, что ты исполнишь мое желание.

— Скажи, скажи мне, что такое! Исполню, сделаю все, если это только будет в моих силах.

— В нынешнюю ночь, едва над озером поднимется Венок Судьбы, я приеду к вашим воротам. Ты должна сесть на моего коня и ехать со мною. Вот чего я от тебя требую!