– Извините, Анечка! Товарищ к вам позже заглянет, – мило улыбнулась я старшей консультантше, обхватывая неповоротливого толстяка за талию и увлекая его в коридор.
– Товарищ! Вы кто такой будете? – требовательно спросила его Алка.
– В самое ближайшее время он будет подсудимым, а потом и осужденным, – пообещала я. – Ты можешь обращаться к нему «Гражданин Цибулькин», пусть привыкает.
– Почему сразу это… осужденным?! – возроптал Михаил Александрович. – Мы же можем это… как сказать… договориться по-хорошему!
– Мы с убийцами не договариваемся! – заявила я.
– С уби…
Цибулькин выпучил глаза и замер с открытым ртом.
– Гражданин Цибулькин! – оглянувшись на меня (я сурово молчала), позвала его Алка. Она пощелкала пальцами перед глазами оцепеневшего Михаила Александровича, тот отмер, вздохнул, и Трошкина тут же спросила его с присущей ей душевностью:
– За что вы убили свою бывшую жену Елену Цибулькину?
– Уби…
У толстяка опять заклинило челюсть.
– Простите, а кто заплатит за разбитую пудреницу? – высунулась в коридор встревоженная консультантша.
– Обещаю вам, что этот гражданин заплатит за все! – веско ответила я.
Удовлетворившись моим обещанием, она закрыла дверь, хлопнув ею чуть сильнее, чем следовало. Громкий звук пробудил Михаила Александровича.
– Я это… не убивал никого! Я не преступник!
– Врете, Цибулькин, криминальная вы личность! – укоризненно сказала я. – Не убивал он никого! А кто меня чуть на тот свет не отправил, а?
– Когда это? – неприятно удивилась Алка.
– Когда мы пришли в жилище Леночки дизайнерский пакет искать, – объяснила я. – Водичкой он меня минеральной напоил, благодетель! А в бутылку предварительно слабительное вколол!
– Вы догадались? – огорчился Михаил Александрович.
– Только сегодня догадалась, когда мы про нашу математичку заговорили, – объяснила я не ему, а Трошкиной. – Ты напомнила мне, как она всякий раз в день контрольной животом хворала, не ела ничего, минералку заранее пила, а все равно не могла усидеть в классе от звонка до звонка, а я-то знаю, что это Тимошкин с Малиновским ей в водичку слабительное сыпали!
– Неужели?! – искренне ужаснулась Алка. – Ах, бедная Вера Федоровна!
– Синельникова? – неожиданно спросил Михаил Александрович. – Из сорок шестой школы?
Мы с Алкой переглянулись.
– Я тоже учился в сорок шестой! – неуверенно улыбнулся нам Цибулькин.
– Да что вы?! – простодушно обрадовалась Трошкина. – Выходит, мы однокашники?
По коридору с веселым смехом прошли Катя, Люся и Андрюха. Мы конспиративно замолчали.
– Давайте перенесем вечер встречи выпускников в более уединенное место! – предложила я, пропустив коллег в офис, откуда сразу же послышались охи-ахи, в ответ на которые я крикнула:
– Не топчите мои бумаги, я их потом соберу!
– Когда это – потом? – недовольно спросила аккуратистка Катя.
– После обеда! – пообещала я. – Мы с Алкой в кафетерий идем!
– Чур, я это… как сказать… угощаю! – встрепенулся Цибулькин.
В кафетерии однокашник потчевал меня крепким чаем с сухариком, Трошкину апельсиновым соком с бутербродом и нас обеих интересным рассказом. К нему, правда, Михаила Александровича пришлось немного подтолкнуть.
– Как я понимаю, в «Тойоте» вчера тоже вы шарили? – спросила я тоном, который не предполагал возражения. – Так и запишем: причинение тяжкого вреда моему здоровью – раз, попытка угона шефова автомобиля – два и незаконное проникновение в наше служебное помещение с последующим актом хулиганства и вандализма – три! А вы говорите – не преступник!
После этого деморализованному Цибулькину не осталось ничего другого, кроме как рассказать нам всю правду.
Правда, какой он ее видел, заключалась в том, что бывшая жена поступила с ним непорядочно. Собственно, Леночка никогда особой порядочностью не отличалась, заводить романы на стороне начала сразу после свадьбы, чему Михаил Александрович вовсе не был рад и, однажды обнаружив в платяном шкафу спальни постороннее вложение в виде незнакомого голого мужчины, потребовал: это… как сказать… развода! Леночка легко согласилась на расторжение брака, но категорически отказалась от раздела квартиры. Заурядную двухкомнатную квартиру на две полноценные однокомнатные разменять невозможно, максимум, что получили бы Леночка и Михаил Александрович в результате раздробления единой жилплощади – плохонькую «однушку» и комнату в коммуналке.
– Миша, это не нужно ни тебе, ни мне, – сказала Леночка, и Цибулькин, по своему обыкновению, согласился.
Решение супруга увидела в том, чтобы переселить Мишу к старушке маме в ее домик с садиком, после чего двухкомнатная квартира оставалась в ее полном распоряжении. Леночка пообещала Мише, что в самом скором времени найдет себе нового, непременно богатого мужа, после чего окончательно освободит Цибулькина от супружеских обязанностей финансово-экономического плана, а его квартиру – от своего в ней присутствия. Однако Михаил Александрович, по совету старушки мамы, которая была не в восторге от случившейся перемены мест слагаемых, потребовал от Леночки определенных гарантий. Он не возражал против ее временного присутствия в своей квартире, но хотел быть уверен, что не потеряет жилплощадь навсегда. В результате Цибулькины оформили у юриста договор, по которому Елена Яковлевна обязалась не претендовать на упомянутое жилье и освободить его по истечении года. По маминой подсказке решено было подстраховаться и на тот случай, если Леночка внезапно скончается, так как тогда Михаилу Александровичу пришлось бы иметь дело с родственниками жены, а они не внушали ему доверия.
– Нет, родители Леночкины люди порядочные, а сестра за границей живет, ей комната в моей квартире, это… без надобности, – объяснил Цибулькин нам с Алкой. – Но вот Славик – это… как сказать? Просто шкура!
Шкурный интерес Славика, приходившегося Леночкиным родителям крестным сыном, Михаила Александровича очень пугал. Славик производил на него впечатление человека исключительно ловкого, предприимчивого и беспринципного. Вдобавок он не имел своего жилья в городе, снимал где-то комнату и то и дело по-родственному прибегал к Леночке за займами. Цибулькин и его мама не сомневались, что в случае смерти бывшей супруги Славик подобьет своих крестных родителей судиться с Михаилом Александровичем за ее долю жилплощади. Поэтому, хотя внезапная кончина молодой цветущей женщины представлялась всем участникам дела крайне маловероятной, Михаил Александрович настоял на том, чтобы Елена Яковлевна написала завещание в его пользу.
– Мы, это… договорились, что порвем завещание сразу, как только окончательно разойдемся, – сказал Цибулькин. – Леночка через месяц должна была съехать.
– Дальше можете не объяснять, – кивнула я. – Упомянутое завещание хранилось у Леночки, да?
– А у меня была эта… нотариально заверенная копия, – подтвердил Михаил Александрович.
– Все ясно, – сказала я. – Когда Леночку убили, вы смекнули, что можете стать для следствия первым подозреваемым, потому что у вас в смерти гражданки Цибулькиной имелась прямая выгода. Да и возможность совершить убийство у вас была, раз имелись ключи от квартиры! И вот вы взяли эти ключи и отправились в квартиру, чтобы забрать оттуда завещание.
– Сам я идти боялся, – возразил Михаил Александрович. – Там же милиция была, дверь это… как сказать… опечатали! И тут… это…
– И тут очень кстати подвернулась я с просьбой помочь мне в поисках дизайнерского набора! – перебила я мямлю. – Вы вошли в квартиру вместе со мной, напоили меня водичкой со слабительным и, пока я заседала в туалете, под благовидным предлогом поиска лекарства обшарили всю квартиру!
– Но завещания не нашли! – подхватила Трошкина. – И почему-то решили, что оно может быть у Инки!
