– А как горел огромный костер купальский, как, взявшись за руки, девы и отроки прыгали через огонь…
– Да, и я тогда со своим боярином прыгнула, – грустно вздохнула Карамея, – чтобы Батюшка-Огонь Сварожич очистил наши души и огненной силой своей соединил наши сердца.
– И он соединил, – простодушно откликнулась служанка, – ведь такая у вас любовь была…
– Именно что была, – голос Карамеи дрогнул, – на дне могилы, во сырой земле теперь моя любовь…
Слезы сами собой брызнули из ее глаз, и она резко отвернулась к окну, прикрыв лицо рукой.
– Да, боярыня вы моя, – торопливо затараторила Дарина, – горе это горькое, горше и не бывает. Но вспомните, вспомните, как волхв сказывал.
– Что там сказывал… – переведя дыхание и еле сдерживая новые слезы, отвечала боярыня.
– Сказывал, как скатится купальское огненное колесо с горы, так Отец-Огонь соединится с Матерью- Водой, чтоб родилась новая жизнь, чтобы вечно вращалось Коло Сварога, чтоб рождались новые дети, чтоб никогда не переводился род русский…
– Да, сказывал, – подтвердила Карамея.
– Ну, так вот, – обрадовалась Дарина, – у вас же сынок все равно что ваш боярин снова с вами.
– Да знаю, – согласилась боярыня, – лицом весь в отца, особенно глаза. Но все равно иногда так тяжко и горько бывает, – она вздохнула, – что нет моего милого со мной и никогда уже не будет.
– Тут уж ничего не поделаешь, – тупо согласилась служанка, – прошлого не вернешь.
– Да, не вернешь, – откликнулась Карамея, побледнев лицом и сжимая губы, – а какое было счастье, как все было красиво и весело, пока не пришли эти христиане со своими порядками, пока их монахи не убили нашего боярина.
– Ладно, – немного помолчав, скучным голосом сказала Дарина, которая по причине душевной простоты не умела и не хотела долго предаваться сочувствию чужому горю, – пойду златошвей порадую, а то они, поди, все задницы свои извертели.
Она встала с колен и тяжкими шагами пересекла светлицу, бормоча себе под нос какие-то непонятные слова.
Карамея вновь осталась одна, предоставленная собственным думам и воспоминаниям. Как она в тот роковой день отговаривала своего Володаря идти на последнюю в их жизни Купалу! Но он таки уболтал ее, переупрямил, напоминая их первую ночь любви, когда под ярким светом купальских звезд они упали в росистые травы, как целовал ее и миловал до самой зари, как сплели они два своих венка и, взявшись за руки, пустили их в реку с маленькой огницей, которую дала им купальская дева-жрица.
«Самые лучшие дети зачинаются на купальскую ночь, – говорил он тогда, – посмотри, какой у нас красивый сынок растет. Так роди же мне и красавицу дочку, пошли на Купалу, зачнем дитя, как тогда».
И она не выдержала, глядя в его синие глаза, поддалась на его уговоры сладкие, как мед, хотя сердце- вещун ныло и болело, чуя беду.
Снова и снова в который раз она припоминала все подробности той страшной ночи, пытаясь найти ответ на один мучительный вопрос – можно ли было как-то спасти ее любимого, все ли она сделала, чтобы отвести беду? Вот перед ее мысленным взором всплывают люди в белых расшитых рубахах, которые веселятся и водят хоровод вокруг огромного купальского костра, вот и она красивая и веселая, взяв за руку своего милого, идет вслед за всеми, подпевая красавице Клене. Вот волхв взывает к Купале и всем Светлым Богам и приносит требы, кидая в огонь хлеб и выливая мед. Вот сейчас должно свершиться великое чудо и покатится огненное колесо с горы. Но тут раздается страшный крик, и со всех сторон из темноты появляются люди, одетые в черное. В руках у них дубины и колья, а за ними видны монахи с огромными крестами в руках.
И эти черные люди начинают избивать всех подряд без разбору: и детей, и женщин, и мужиков. Крик, стоны, проклятия слышны со всех сторон. Кто-то бросается к реке, чтобы спастись от страшных людей в черном, кто-то пытается драться с ними, но она вдруг понимает со всей ясностью, что главная цель этих страшных людей – убить их волхва. И это так же ясно понимает ее Володарь. Они смотрят друг другу в глаза, какие-то доли секунды, и она уже знает, что он будет делать.
– За реку! – кричит он. – Скорей! Дарина, спасай госпожу!
Она еще хочет остановить его и хватается пальцами своей руки за ускользающую его руку, но тщетно. Она только успевает увидеть, как ее боярин, схватив факел, отбивает натиск черных людей, прикрывая собою волхва. Тут сильные руки Дарины подхватывают ее и тащат прочь от страшного места. На пути у них встает человек в черном с дубиной, поднятой вверх для удара, но служанка так быстро и с такой яростью бьет его кулаком в лицо, что тот падает навзничь как подкошенный.
В этот момент они останавливаются на доли секунды. Дарина одной рукой подхватывает дубину упавшего, продолжая цепко держать ее другой рукой, а она оборачивается, чтобы в последний раз увидеть своего любимого живым и невредимым.
Она видит, как молодой красавец-боярин, размахивая факелом, отогнал черных людей, и сердце ее переполняется радостью и гордостью. И она уже хочет повернуться и идти за реку, как сказал он, но в последний миг замечает, что к нему со всех сторон бегут монахи с огромными черными крестами. Их становится все больше и больше, и кажется, сама тьма рождает этих страшных людей, чтобы разрушить мир Светлых Богов, ее мир.
– Володарь! – кричит она что есть силы, видя, как над ним взлетает целый лес черных крестов.
Тут Дарина дергает ее за руку и тащит со всей своей дикой силой сквозь ночь за собой.
Утром, когда избитые и окровавленные друзья Володаря принесли и положили перед ней его тело с ужасной раной на голове от удара крестом, она вначале упала без чувств, но потом нашла в себе силы, чтоб пойти к князю требовать суда и мести. Она потом еще не раз будет показывать свою силу, но тогда Мстислав ответил ей с грустью, что сам не волен наказать христиан, потому что разрешение «на пресечение языческих празднеств» дано им от самого Владимира, и тот им покровительствует, а идти против воли отца он не властен.
– Что ж, – сказала тогда Карамея, – я сама им отомщу.
– Отомсти, – подойдя к ней вплотную, шепнул Мстислав, – но только чтоб Владимир и его соглядатаи не знали об этом, а то ведь у тебя растет сын.
Сын растет, – она помнит, как сердце ее сжалось при одной только мысли, что эти страшные люди в черном доберутся и до ее сына.
Сын растет – она не пожалеет никаких денег, чтоб нанять верных гридей, помнящих Светлых Богов и почитающих клятвы Роты превыше всего, и прежде всего превыше заповедей ромейской страшной веры.
Сын растет – со двора до нее долетели веселый смех и радостные крики мальчишки, игравшего с деревянной лошадкой. Теперь он не просто скакал вокруг приглядывающей за ним девки, но и размахивал деревянным мечом, колотя направо и налево воображаемых врагов.
Эти звуки согрели сжавшееся от тоски женское сердце, и Карамея, властно распрямив спину, встала. Гордая и непокорная, она вновь была воплощением силы и власти и тлеющей внутри нее нерастраченной жажды мести. Самую малость этой жажды она утолила, только ощутив сладость напитка по имени Месть, но самое страшное, что она задумала, ей еще предстоит сделать.
Глава 13
Гридница
Князь перешагнул порог гомонящей веселой гридницы и понял, что спрашивать здесь, кто и когда вошел, пустое дело. Всяк здесь в ожидании обещанной медовухи говорил или просто шумел, развлекая себя и своего товарища немудреным, но вполне достойным делом. Отроки – юные воины, сидя на конике[53], играли в кости, другие толкались, пытаясь сбить шапку, третьи мерялись силой рук. Дружинники спорили об оружии пытаясь дамасским кинжалом проколоть кольчугу, положенную на лавку. Невысокого роста, широкогрудый, Борич, подняв вверх жилистую руку с тонким
